Генерал Ермолов. Сражения и победы легендарного солдата империи, героя Эйлау и Бородина и безжалостного покорителя Кавказа - [11]

Генерал Макк и то заслужил удивление, что скоростью путешествия своего предупредил и самую молву. Армия австрийская не имела на сей раз расторопнейшего беглеца!

Генерал Кутузов нашелся в необходимости переменить сделанные им распоряжения, и положение его час от часу делалось затруднительнее. Неприятель шел с большою скоростью и уже не в далеком находился расстоянии. Быстрое отступление было единственным средством, но с нами была вся тяжелая артиллерия, госпитали и обозы. Дабы сколько возможно облегчить войска при отступлении, приказано все тягости отправить обратно, но г. Кутузов с войсками оставался в Браунау, ожидая присоединения австрийских войск, спасшихся от поражения при Ульме.

Наконец вышли мы из Браунау и началось знаменитое отступление, которому и сам неприятель не отказал в удивлении.

Конная моя рота и еще две пешей артиллерии в моей команде, не принадлежа никакой части войск, оставались в особенном распоряжении главнокомандующего, как резерв артиллерии. Сие особенное благоволение, привязывая меня к главной квартире, делало последним участником при раздаче продовольствия людям и лошадям, и тогда как способы вообще были для всех недостаточны и затруднительны, а мне почасту и вовсе были отказываемы, то, побуждаемый голодом, просил я о присоединении моей команды к которым-нибудь из войск. Мне в сем было отказано. Австрийский генерал Кинмейер, не имея при войсках конной артиллерии, просил о присоединении к оным моей роты, и я должен признаться, что совсем не жалел, когда главнокомандующий не изъявил на то согласия, ибо лучше хотел я терпеть вместе с товарищами.

22 октября при местечке Амштеттен (где Багратион понес большой урон) Милорадович приказал коннице ударить на колеблющегося неприятеля, и Мариупольского гусарского полка подполковник Игель-стром, офицер блистательной храбрости, с двумя эскадронами стремительно врезался в пехоту, отбросил неприятеля далеко назад, и уже гусары ворвались на батарею. Но одна картечь – и одним храбрым стало менее в нашей армии. После смерти его рассыпались его эскадроны и неприятель остановился в бегстве своем. За два дня пред тем, как добрые приятели, дали мы слово один другому воспользоваться случаем действовать вместе, и я лишь только узнал о данном ему приказании атаковать, бросился к нему на помощь с конною моею ротою, но уже не застал его живого, только остановив неприятеля движение, дал способ эскадронам его собраться и удержаться на месте[13].

Я продолжал канонаду, а между тем устроились к атаке гренадерские батальоны Апшеронского и Смоленского полков, и сам

Милорадович повел их в штыки. Ободренные присутствием начальника, гренадеры ударили с решительностью, и неприятель, далеко прогнанный, скрылся в лес и не смел показаться.

При Амштеттене в первый раз был я в сражении против французов, и в службу мою в первый раз с конною артиллерией, которой употребление я так мало знал, как и все другие. Возможность двигать ее удобнее прочей артиллерии истолковала мне обязанности поспевать всюду, и потому я попал с гусарами. Впрочем, мне удалось предупредить неприятеля, и я, заняв одно возвышение, не допустил устроить батарею, которая могла делать нам большой вред.

Генерал Милорадович чрезвычайно благодарил меня, конечно не за исполнение его приказаний, ибо удачное действие принадлежало случаю, и я смею подозревать, что ему нелегко было бы приказать что лучшее; не менее того еще, как офицеру неизвестному, весьма приятно было, что начальник отзывается с похвалою.

По отступлении армии к Кремсу арьергард генерала Милорадовича остался при самом разделении дорог, дабы сколько возможно продлить неведение неприятеля о направлении нашей армии. Его усилили конницею, и князю Багратиону приказано находиться в самом ближайшем расстоянии. Передовые посты наши из венгерских гусар довольно далеко впереди занимали между лесами выгодное расположение, и неприятель не мог видеть ни малочисленности нашей, ни занимаемого нами места. С передовых постов дано знать, что прислан парламентер, объявляющий желание начальника французского авангарда переговорить о деле о генералом Милорадовичем. Приехавши на место, Милорадович не застал уже французского генерала, который, долго дожидавшись, отправился в свой лагерь, оставив капитана с данным от него поручением. После довольно несвязного разговора французский капитан сделал предложение свести передовые наши посты, присоединяя обещания, что они в продолжение дня со стороны своей ничего не предпримут. Отвратительная наружность негоциатора определяла меру заслуживаемого им доверия. Милорадович, исполненный мечтаний об офицерских блаженных временах, когда на каждом перекрестке встретившийся выставлял себя за образец чести и добродетели, где между неизвестными заключались вечные узы дружбы и малейшее сомнение в верности было преступлением, Милорадович не дерзнул оскорбить рыцаря недоверием к словам его и, как должно, не спросив его об имени, приказал снять посты. Я был свидетелем сего свидания и подозревал, что нам выгоднее бы было иметь дело вместо Наполеона с Франциском I.