Генерал Ермолов - [19]
— Намерения их ясны как начало Божьего дня. Убьют обоих самым зверским образом. Тебя поганый Цица свезёт в Анапу на торги. Там-то, если Бог милостив к тебе, братия иезуитская тебя выкупит. Они ж всюду кишат, как клопы в родимой кузиной избе...
— Злой ты, Федя! Ой, злой! — вздохнул Кузьма.
— Потому и жив досель, что злой.
Фёдор обернулся. Его взгляд скрестился со взглядом молчаливого Магомая, как скрещиваются, рассыпая белые искры, казацкая шашка с чеченской.
— Ты, Кузя, не ворчи, а лучше решай свою судьбу. Иль со мной в бега иль со святым отцом его судьбу разделишь пока...
С первыми лучами солнца на площади перед мечетью начал собираться народ. Верхом за злобных скакунах носились воины в лохматых папахах, все на конях и в полном вооружении. Женщины в длинных чадрах, не отличимые одна от другой, собирались, как пташки, в щебечущие стайки. Седобородые старцы заняли почётные места на скамьях под стенами мечети. Босоногая малышня бесстрашно шныряла между ногами коней, с громким гоготом гоняя тряпичный мячик. Последними прибыли владетель Кули-Юрта Абдаллах и его почётный гость Цица, сменивший алую феску на бирюзовую шёлковую чалму.
Фёдор неотлучно следил за толпой через прутья стены. Не мелькнёт ли рыжая коса среди лохматых папах и вышитых одежд горянок.
— Я не хочу умирать. Я буду сражаться, — горячее дыхание Магомая обжигало кожу над ухом.
— «Не верь врагу» — так говорил мой отец. Может быть, это твой отец убил его и моих старших братьев неподалёку отсюда? — ответил Фёдор, не оборачиваясь.
— Я из рода безумного Дудара, рождённого с мечом. Это далеко отсюда, за горами, — последовал ответ. — Мой отец не убивал твоего отца. Вдвоём у нас больше шансов. Посмотри: ты избит, ты ранен, ты плохо ел и мало спал в плену, а я ещё полон сил. Да и как ты побежишь в кандалах?
Фёдор нашёл в себе силы оторваться от толпы на площади и посмотреть наконец на Магомая. Взгляд казака упёрся в поросшую густым курчавым волосом грудь. Могучие мускулы бугрились на ней.
Воин сидел на корточках рядом с казаком. Даже в таком положении он был на голову выше Фёдора. Ни ошейника с пушечным ядром и наручных кандалов уже не было на теле его.
— Куда ж ты дел свои украшения, воевода? — изумился казак.
— Снял. Гяурский снаряд на цепи при себе оставил. Им от погони можно отбиться. — Магомай двумя пальцами ухватился за порыжелую чугунную цепь, легонько приподнял ядро. — Давай и тебя освобожу. Только с условием: выбираться вместе будем.
— Врёть, Федя, не верь! Эвто предательское племя, — шёпотом встрял Кузьма.
Отец Энрике молчал, уставив неподвижный взгляд в пространство. Исмаил, напротив, напряжённо прислушивался к задушевной беседе товарищей по несчастью. Княжеский сын сидел в дальнем углу темницы. Чугунные кольца кандалов валялись на соломе рядом с ним.
— Смотри, гяур? Я снял с Исмаила кандалы. Сниму и с тебя. Там за стеной, — он взмахнул богатырской десницей, — путаница улиц. Все люди сейчас здесь, на празднике. Я знаю, где они держат наших коней, видел!
Мы с тобой уйдём прямо сквозь стену. Исмаил-бей с нами. Найдём коней — и в лес. Ну как тебе план, казак? Соглашайся...
Не дожидаясь ответа, неожиданно, он ухватился за шейный обруч. Кандальное кольцо легко разогнулось, словно было не выковано из железа, а вылеплено из теста. Заклёпки посыпались в солому. Ещё через минуту Фёдор жадно растирал освобождённые от оков, саднящие запястья и лодыжки.
Кузьму и отца Энрике освободить не удалось. Дощатая дверь отлетела в сторону. Аббас и Насрулло ворвались в темницу и остановились на пороге присматриваясь к сумраку. За их спинами топтались в нетерпении ещё трое абреков с ружьями наперевес. В тот же миг тяжёлая кандальная цепь взвилась в воздух, брошенная могучей рукой Магомая. Она летела, вращаясь в воздухе, пока не встретилась с головой бедолаги Насрулло. Мальчишка рухнул, как подкошенный. Из раны на голове хлестала кровь. Истошно вопя, Исмаил-бей ринулся в битву, вооружённый всё той же кандальной цепью. Прогремел первый выстрел, затем второй. Пространство темницы заполнил едкий пороховой дым. Толпа на площади взревела. Исмаил-бей оказался отважным и ловким бойцом. Аббас рухнул замертво первым с переломной шеей. Прочие абреки побросали ружья. Сверкающие лезвия шашек выпорхнули из ножен. Заливисто хохоча, Исмаил-бей молниеносным ударом выбил шашку из рук противника и тут же, на лету, перехватил её за рукоять. На юношеских щеках его пылал горячечный румянец. Совсем недавно испуганный и удручённый, он полностью преобразился. Боевой азарт и праведный гнев осеняли его юное чело. Посреди убогой хижины стоял закалённый в боях воин, готовый умереть, отстаивая право на жизнь и свободу.
Кузьма, истошно визжа, пытался освободиться от оков. Он тряс и раскачивал сосновый столб. С потолка на головы сцепившихся врагов сыпалась древесная труха и обломки ветхой кровли.
Воспользовавшись всеобщим ослеплением, Фёдор отчаянно бросил тело в противоположную от места схватки сторону. Он надеялся с первой попытки, с ходу пробить плетёную стену. Но не в том месте, где рассчитывал Магомай. А там, где обвалилась глина, где сквозь неплотно прилегающие прутья была видна покрытая чахлой травкой площадь, мечеть и эшафот. К сожалению, места для разбега не нашлось, и казак потратил немало сил, вколачивая изболевшееся тело в ореховые прутья стены. Наконец Магомай помог ему. Оба вывалились на площадь, под ноги коней. На пороге темницы кипел бой. Юный Исмаил-бей, вооружённый саблей и кинжалом, танцевал последний, смертный танец в кругу осатаневших от ненависти врагов. Он стал мишенью для выстрелов и ударов, для звериной, грубой ненависти. Но он был всё ещё жив. Враги не желали ему почётной гибели в бою с неравным противником. Исмаил-бею была уготована жалкая участь жертвенного животного.
Трудно сказать, как сложилась бы судьба простого московского паренька Кости Липатова, ведь с законом он, мягко говоря, не дружил… Но фашистские полчища настырно рвались к советской столице, и неожиданно для себя Константин стал бойцом восемьдесят пятого отдельного десантного батальона РККА. Впереди у него были изнуряющие кровопролитные схватки за Ростов-на-Дону, гибель боевых товарищей, а еще – новые друзья и враги, о существовании которых сержант Липатов и не подозревал.
Длинен путь героев-богатырей. Берёт он начало в землях русских, тянется через степи половецкие до Тмутаракани, а затем по морю пролегает – до самого Царьграда, где живёт Елена Прекрасная. Много трудностей придётся преодолеть по дороге к ней. И ещё не известно, кому из богатырей она достанется. Это ведь не сказка, а почти быль, поэтому возможно всякое – подвергается испытанию не только сила богатырская, но и прочность давней дружбы, прочность клятв и вера в людей. Даже вера в Бога подвергнется испытанию – уж слишком точны предсказания волхвов, христианского Бога отвергающих, а сам Бог молчит и только шлёт всё новые беды на головы героев-богатырей.
Тимофей Ильин – лётчик, коммунист, орденоносец, герой испанской и Финской кампаний, любимец женщин. Он верит только в собственную отвагу, ничего не боится и не заморачивается воспоминаниями о прошлом. Судьба хранила Ильина до тех пор, пока однажды поздней осенью 1941 года он не сел за штурвал трофейного истребителя со свастикой на крыльях и не совершил вынужденную посадку под Вязьмой на территории, захваченной немцами. Казалось, там, в замерзающих лесах ржевско-вяземского выступа, капитан Ильин прошёл все круги ада: был заключённым страшного лагеря военнопленных, совершил побег, вмерзал в болотный лёд, чудом спасся и оказался в госпитале, где усталый доктор ампутировал ему обе ноги.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
2015 год. Война в Сирии разгорается с новой силой. Волны ракетных ударов накрывают многострадальный Алеппо. В городе царит хаос. Шурали Хан — красивейший и образованнейший человек в своем роду — является членом группировки Джабхат ан-Нусра. Шурали завербован в 2003 году на одной из американских военных баз в Ираке. По разоренной Сирии кочуют десятки тысяч беженцев. Шурали принимает решение присоединиться к ним. Среди руин Алеппо Шурали находит контуженного ребёнка. Мальчик прекрасен лицом и называет себя Ияри Зерабаббель.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.