Генерал Ермолов - [108]
— Как же я такого войска не заметил? — недоумевал Фёдор.
Он уже развёл костерок и старательно помешивал в котелке похлёбку из тощей зайчатинки.
— Веришь, всю ночь глаз не сомкнул, всё огоньки считал. Они костры до самого утра жгли...
— Верно, жгли, — подтвердил Алёшка.
— Неужто я уснул, Алёшка?
— Коли и уснул, большой беды в том нет. Я не о том думаю. Сидим мы тут с тобой второй день. Почему из крепости по лагерю более не палят, а? Или не видят они, что народу во вражеском стане сильно прибавилось?
— Я так думаю, что зарядов у них нет, — размышлял Фёдор. — Вчера, как мы прибыли, последний запас картечи расстреляли. И что ныне делать? Ждать прихода его сиятельства с обозом? Да как они пройдут в крепость, коли на поле вражеское войско?
Алёшка вгрызался в жилистое тельце зайчишки, как голодный нёс. Хлеб у них был на исходе. Последнюю краюху, купленную у старой еврейки в Малгобеке Фёдор приберёг напоследок.
— Ещё день-два и мы с тобой с голодухи начнём пухнуть, знаменосец. А потому, скучаем тут до завтрашнего вечера, а потом двинемся его сиятельству навстречу. А там уж оне решат, что далее делать...
Речь Фёдра прервал пушечный залп. Кони вскинули головы. Алёшка подавился зайчатиной, закашлялся, побагровел.
Фёдор раздвинул ветки орешин, присмотрелся. Вражеский лагерь тонул в пороховом дыму. На крепостной стене были видны фигурки солдат в фуражках, киверах и папахах. Второй залп незамедлительно последовал за первым. На этот раз Фёдор ясно видел полёт ядер, видел, как все они упали в Сунжу, подняв в воздух фонтаны брызг. Лишь одно из ядер на излёте ударило в основание крепостной стены.
— По крепости палят, басурмане, — сказал Фёдор, звонко ударяя по широкой спине знаменосца. — Да всё мимо! Ой, и тошно мне, братишка, смотреть на такие глупые дела!
Прокашлявшийся Алёшка тоже уставился на поле брани. По вражескому лагерю мельтешили человеческие фигурки. Противник торопился выкатить орудия из лагеря поближе к крепостным стенам. Коняги и волы тащили повозки с порохом и ядрами.
— Смотри-ка, Федя! Видишь? Они тащат орудия ближе к крепости. Дурни!
— Сейчас нашим самое время сделать вылазку, — подтвердил Фёдор. — Но сначала надо дождаться, пока они подойдут ближе!
— Ближе, дальше! Из ружья по ним всё одно не достать. Ой, смотри, смотри! Видишь?!
В этот момент опустился перекидной мост, ворота крепости распахнулись, на простор вырвалась группа всадников. Часть из них была в гусарских ментиках и киверах, другие — в черкесках и папахах. В лучах утреннего солнышка блеснуло золото аксельбантов и сталь обнажённых клинков. Впереди мчался что есть мочи всадник в белой черкеске на гнедом скакуне.
— Смотри-ка! — оживился Фёдор. — Такой же щёголь, как ты! Самойлов, не иначе. Эх, отважен, его сиятельство!
Со стороны вражеского стана навстречу русской коннице двинулась большая ватага джигитов. Они, улюлюкая, неслись навстречу русским, вздевая к небу клинки, раскручивая над головами ремни пращей. Джигитов было много, не менее двух сотен, и Самойлов отдал команду поворачивать коней, возвращаться в крепость. Русская конница совершила манёвр безупречно. Разделившись на два клина, они уходили к крепостным воротам по широкой дуге. Некоторые из всадников, развернулись в сёдлах задом наперёд и палили по преследователям из ружей и пистолетов. Противник отвечал плотным огнём. В сторону русских летели камни, пущенные из пращей. Что и говорить, горские воины отменно владели древнейшим из орудий убийства. Редкий камень не попадал в цель. Фёдору вспомнилась весна, берег Терека, погибшие товарищи, Аймани...
Горцы палили из ружей. Несколько русских упали с коней. Остальные продолжали уходить от преследования в сторону крепостных ворот. Казалось ещё немного — и вражеская конница настигнет их.
— Эх, что же вы, ребята! — шептал Фёдор.
Наконец с крепостной стены грянул ружейный залп, затем второй, третий, четвёртый. Когда стрельба затихла, поле за спинами русской конницы было усеяно телами убитых врагов. Кони с опустевшими сёдлами в панике топтали тела убитых. Одна из лошадей металась в исступлении, не в силах остановиться. Фёдор не мог оторвать от неё глаз, такими знакомыми показались казаку и изгиб её красивой шеи, и то, как встряхивала она гривой, внезапно меняя направление бешеного бега.
Когда же, наконец, лошадка с разбега перемахнула лафет, заставив пригнуться орудийную прислугу, Фёдор догадался.
— Чиагаран! — закричал он вскакивая.
На несколько мгновений он потерял способность видеть, слышать и дышать. Он чувствовал только, как по щекам потекли постыдные слёзы. Он упал на четвереньки, судорожно хватая ртом воздух. Грудь нестерпимо болела. Наконец ему удалось сделать вдох, ещё мгновение — и он снова обрёл возможность дышать. Но слёзы всё текли, струйками сбегали по усам на подбородок.
— Чиагаран, Чиагаран, — хрипел он.
Тем временем, Бебутов со товарищи снова развернули коней, вернулись к месту схватки, подобрали своих. Крепостные ворота уже захлопнулись за их спинами, когда Фёдор наконец нашёл в себе силы утереть лицо пыльной полой черкески. Алёшка, не скрывая жалости, смотрел на него:
Трудно сказать, как сложилась бы судьба простого московского паренька Кости Липатова, ведь с законом он, мягко говоря, не дружил… Но фашистские полчища настырно рвались к советской столице, и неожиданно для себя Константин стал бойцом восемьдесят пятого отдельного десантного батальона РККА. Впереди у него были изнуряющие кровопролитные схватки за Ростов-на-Дону, гибель боевых товарищей, а еще – новые друзья и враги, о существовании которых сержант Липатов и не подозревал.
Длинен путь героев-богатырей. Берёт он начало в землях русских, тянется через степи половецкие до Тмутаракани, а затем по морю пролегает – до самого Царьграда, где живёт Елена Прекрасная. Много трудностей придётся преодолеть по дороге к ней. И ещё не известно, кому из богатырей она достанется. Это ведь не сказка, а почти быль, поэтому возможно всякое – подвергается испытанию не только сила богатырская, но и прочность давней дружбы, прочность клятв и вера в людей. Даже вера в Бога подвергнется испытанию – уж слишком точны предсказания волхвов, христианского Бога отвергающих, а сам Бог молчит и только шлёт всё новые беды на головы героев-богатырей.
Тимофей Ильин – лётчик, коммунист, орденоносец, герой испанской и Финской кампаний, любимец женщин. Он верит только в собственную отвагу, ничего не боится и не заморачивается воспоминаниями о прошлом. Судьба хранила Ильина до тех пор, пока однажды поздней осенью 1941 года он не сел за штурвал трофейного истребителя со свастикой на крыльях и не совершил вынужденную посадку под Вязьмой на территории, захваченной немцами. Казалось, там, в замерзающих лесах ржевско-вяземского выступа, капитан Ильин прошёл все круги ада: был заключённым страшного лагеря военнопленных, совершил побег, вмерзал в болотный лёд, чудом спасся и оказался в госпитале, где усталый доктор ампутировал ему обе ноги.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
2015 год. Война в Сирии разгорается с новой силой. Волны ракетных ударов накрывают многострадальный Алеппо. В городе царит хаос. Шурали Хан — красивейший и образованнейший человек в своем роду — является членом группировки Джабхат ан-Нусра. Шурали завербован в 2003 году на одной из американских военных баз в Ираке. По разоренной Сирии кочуют десятки тысяч беженцев. Шурали принимает решение присоединиться к ним. Среди руин Алеппо Шурали находит контуженного ребёнка. Мальчик прекрасен лицом и называет себя Ияри Зерабаббель.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.