Генерал де Голль и Россия - [23]

Наиболее спорными в жестком отзыве Лалуа, под которым, тем не менее, не раздумывая, подписался даже такой добросовестный историк, как Лакутюр, представляются сделанные им выводы: «Даже если бы де Голль пошел лишь на незначительные уступки, первый шаг в этом направлении, сделанный некоммунистической страной, приобретает особое значение. И что взамен? Договор, в котором не зафиксировано ничего, кроме общеизвестных фактов: что обе страны будут сражаться до полной победы, что они не заключат сепаратный мир, что они будут сотрудничать в рамках Организации Объединенных Наций, больше общих слов, чем конкретики»62.

Да, этот суровый безапелляционный приговор, утвержденный Лакутюром, соответствует содержанию заключенного соглашения, пусть даже де Голлю и удалось понизить статус уполномоченных, которыми обменялись Париж и Люблин, но он не учитывает главное: положение в Европе на тот момент и то, чего уже добились другие государства. В декабре 1944 г. советские войска, пусть еще и не успевшие сломить окончательно сопротивление Германии, стояли во всей Восточной Европе, и каждая занятая ими страна вынуждена была приспосабливаться к их присутствию и к их требованиям. Наряду с этим, еще 1 ноября 1944 г. Этьен Бюрен де Розье сообщил генералу де Голлю, что, по его сведениям, американская администрация, которая будет сформирована по итогам президентских выборов, «вероятно, выскажется в пользу Люблинского комитета»63. И задал вопрос: «Не пора ли Франции вступить в контакт с люблинскими поляками? Те уже недавно аккредитовали своего представителя в Лондоне». Со стороны Англии отношение к лондонским и люблинским полякам также претерпевало изменения. В телеграмме министру иностранных дел от 28 октября посол Франции в Лондоне упомянул о выводах, которые сделал Черчилль по итогам своей поездки в Москву в отношении конфликта между двумя конкурирующими польскими правительствами: «Не может быть и речи о возвращении в Польшу ни ее лондонского правительства, ни даже большинства его членов»64. Начиная с этого момента Черчилль предлагал, чтобы Миколайчик один возвращался на родину и формировал правительство, которое могло бы быть признано СССР, то есть «учитывая крайне жесткую позицию Москвы, взяв за основу Люблинское правительство». Именно такой алгоритм, и это нельзя игнорировать, использует чуть позже Москва, чтобы полностью советизировать Польшу.

Эти документы дают основание полагать, что до отъезда в Москву генерал де Голль уже был осведомлен о том, насколько тяжело ему будет противостоять требованиям Сталина по польскому вопросу. Он знал также, что идея признания Люблинского комитета уже нашла отклик в Вашингтоне и Лондоне. Отправляясь в Москву, своей первой задачей он ставил выход Франции из изоляции; стоило ли занимать героическую, непреклонную и обреченную на провал позицию по Польше, лишаться советской поддержки и тут же заработать неодобрение Вашингтона и Лондона, что предрекали послания французских представителей в обеих столицах? Те, кто упрекал его, что он пожертвовал защитой интересов свободной Польши ради подписания договора, или же, как говорили некоторые, чтобы «угодить Сталину» и обеспечить себе на внутренней арене мирные отношения с коммунистами, постоянно обходят молчанием тот факт, что, по сути, польский вопрос уже вот-вот должен был решиться согласно пожеланиям Сталина. Да, де Голль мог бы, отказавшись подписывать договор, заставить уважать достоинство Франции, но насколько эффективным стал бы такой вызов? Реальный вес Франции, особенно в глазах Сталина, на что бы там ни претендовал генерал де Голль, полностью обессмысливал отчаянную борьбу за свободу Польши. Может, в поведении генерала де Голля следует видеть не слабость или оппортунизм, а прагматичность, которую он очень часто проявлял, пусть даже маскируясь рассуждениями о национальном величии?65

Здесь нужно принять во внимание еще одну составляющую мировоззрения генерала де Голля: его представление о роли СССР, читай России, в трагической истории Европы ХХ в.

Генерал де Голль сохранял приверженность той концепции европейского равновесия и безопасности его родины, в которой важную роль играли франко-русские отношения. Россию французы, в первую очередь военные, долгое время воспринимали в качестве тылового союзника, необходимого для того, чтобы обеспечить Францию средствами противостоять мощи Германии. Де Голль разделял уверенность многих историков в том, что именно ослабление этих связей позволило Бисмарку создать единую Германскую империю и привело к катастрофе 1870 г. Но от союза, позволявшего Франции сопротивляться наступлениям немецкой армии в 1915–1916 гг. и очень дорого обошедшегося тогда России, о чем, впрочем, де Голль говорил Сталину, отказались ради чудовищного советско-германского пакта, одним из следствий которого стала катастрофа 1940 г. Вся военная карьера генерала де Голля протекала под знаком франко-русского тылового союза и убежденности, что от него зависит судьба сильной Франции. Будучи прекрасно осведомленным о сути строя, который Ленин в 1917 г. установил в России, генерал де Голль, тем не менее, был убежден, что наряду с тоталитарной страной, наряду с наводящей ужас системой остается еще Россия – вечная союзница, необходимая Франции. Он также был убежден, и сохранил это убеждение, что, несмотря на русскую революцию, Франция должна беречь союзнические отношения с Россией, чтобы нейтрализовать Германию, которая навсегда останется ее самым главным и опасным врагом. Франко-советский договор 1944 г., таким образом, являлся для генерала де Голля логическим продолжением той политики, которая, по его мнению, неизменно обеспечивала безопасность Франции, неважно, какой ценой.