Генерал армии мертвых - [26]

25 апреля 1943

Сегодня Кристина мне улыбнулась. Этой ночью на мельницу напали бандиты.

Мы все спали, когда залаяла огромная собака Балё. Я сразу проснулся.

Что бы это могло значить? — подумал я, и меня дрожь пробрала. Было поздно, почти полночь, в такое время никто не осмеливался выйти из дома.

Балё лаял еще яростнее, и я услышал, как поскрипывают деревянные ступеньки. Кто-то спускался в сени, где я спал. Это был мельник. Он сделал мне знак рукой, чтобы я следовал за ним, и тогда я заметил, что в другой руке он сжимал длинное ружье. Я взял большую дубину и пошел следом. Сердце у меня колотилось.

А если это они, подумал я, вдруг кто-то выследил, что я здесь?

Мельник остановился у ворот и прислушался. Снаружи не было слышно ни голосов, ни звука шагов. Им нет необходимости красться в тишине, подумал я.

Неожиданно донесся легкий скрип, затем что-то треснуло.

— Бандиты! — прошептал мельник и открыл ворота. Потом сделал несколько шагов в темноту, поднял ружье и выстрелил. О боже, я никогда не слышал, чтобы ружье стреляло с таким грохотом и изрыгало столько пламени. Уж очень оно было допотопное! Мельник снова поднял ружье и выстрелил в сторону мельницы, эхо раскатами отозвалось далеко в горном ущелье.

У мельницы послышались шаги. Мельник, пригнувшись, бросился вперед. Я — следом за ним, с дубиною в руке.

Пробежав немного, мы остановились. Перевели дыхание.

— Смылись, — сказал он. — Возвращаемся.

Мы молча повернули обратно.

— Ну? — спросила тетя Фроса, как только мы переступили порог. Они с дочкой сидели в темных сенях, в руке тетя Фроса держала палку.

— Бандиты, — сказал мельник.

— Бандиты, — повторил я, чувствуя, что в груди у меня потеплело от радости и тайной гордости. Никогда бы не подумал, что бежать, пригнувшись, преследуя в темноте бандитов, — радость.

— Чтоб они сдохли, — сказала тетя Фроса, — будто у нас других забот мало.

— Что ж, время военное, — сказал мельник. — Испугалась, Кристина?

— Испугалась, отец, — сказала Кристина. Никогда еще я не слышал более прекрасного голоса. Я пытался разглядеть в темноте ее глаза, но безуспешно.

— Ну что ж, спокойной ночи, солдат, — сказал мельник и первым стал подниматься вверх по ступенькам. За ним поднялись и они. Скрипнула последняя ступенька, и наступила тишина.

Утром я увидел на дверях мельницы сломанный замок и ощутил в душе щемящую пустоту.

25 мая 1943

Меня одолевают разные мысли, и чаще всего они крутятся вокруг Кристины. В голову лезет всякий бред. Я и сам знаю, что это бред, и тем не менее мне нравится о ней думать.

Вчера я валялся возле ручья и от нечего делать бросал в воду камешки. Вокруг шумели платаны, и журчание ручья навевало сон.

Неожиданно я услышал громкий шум, топот сапог, голоса, свист, стук лошадиных подков. Поднимаюсь и что же я вижу: наши цепью движутся в мою сторону! Я хотел бежать, но ноги отчего-то не слушались меня. Словно разбитый параличом, я не мог сдвинуться с места. Они приблизились и окружили меня со всех сторон.

— Это та самая мельница? — спросил один из них, подавая мне какой-то тайный знак.

— Да, — ответил я испуганно.

— А ну-ка, ребята, разнесем там все! — крикнул он и первым побежал вперед. За ним ринулись остальные. Следом за ними и я. Не знаю, почему ноги вдруг понесли меня сами собой, тело у меня стало ловким и быстрым, как будто меня расколдовали, я почувствовал, что зверею, — как в прошлом году, когда мы во время зимней операции сожгли шесть сел подряд.

Разъяренные, мы бежали вперед с дикими криками. Двое поджигали мельницу, трое тащили мельника. Его приволокли к порогу и застрелили.

Я вдруг подумал о Кристине. Взбежал по ступенькам дома. По лестнице спускали связанную по рукам и ногам тетю Фросу. Она увидела меня и плюнула.

— Ах, собака, шпион!

Но все мои мысли были о Кристине. Я ворвался в комнату, где она спала, и бросился к кровати, где лежала Кристина, вся дрожа.

— Нет, солдат, нет!

Но кровь ударила мне в голову. Скорей, скорей, говорил я себе, нельзя терять ни минуты.

Я сорвал одеяло, с яростью разорвал ее тонкую рубашку и бросился на нее.

— Солдат, а солдат!

Я вскочил. Издали доносился голос звавшей меня Кристины. Вокруг, как и прежде, пахло травой, спокойно журчала вода. Я немного вздремнул.

— Солдат, а солдат!

Я лениво пошел к дому. Кристина стояла у среднего окна.

— Тебя ищет мама, — сказала она мне.

Я все еще протирал глаза.

Если бы она знала, что за сон мне приснился!

25 июня 1943

Из Гирокастры все время приходят беженцы. Женщины с тяжелыми торбами за спиной несут детей, старики с трудом передвигают ноги. Паника страшная. Говорят, что скоро весь город сожгут. По слухам, его заминировали и собираются взорвать. Одним словом, все ожидают всяких ужасов.

Беженцы укрываются в селах. Часть уходит в освобожденные зоны, другие остаются в зонах, которые и не освобождены и не оккупированы, как село возле нашей мельницы.

Гирокастру регулярно бомбят. Иногда я залезаю на высокий платан возле запруды и смотрю на город. Он словно вцепился в склон зубами и когтями, и никакими силами его не отодрать, даже если наступит конец света. Я служил там год с небольшим и знаю почти все его улицы и переулки, почти всех, кто торгует выпивкой или котлетами. У меня есть даже знакомые в квартале Варош.