Геморрой, или Двучлен Ньютона - [6]

– То есть ты понял, что «один в поле не воин»? – участливо спросил я.

– Ну да, – проникновенно ответил он.

– Но ты не понял, что «кто опоздал, тот не успел».

– Что ты имеешь в виду?

– Степ, а ведь ты еще и идиот! Почему ты никогда сразу ничего не понимаешь? Почему все надо разжевывать?!

Я нарочно накалял атмосферу, чтобы довести его до пластилиновой стадии и вылепить то, что мне надо.

– Так вот что я имею в виду: когда я по доброте сердечной хотел тебе помочь – бескорыстно! – ты отбрыкнулся, считая, что в дерьме не ты, а я, и какого хрена тебе помогать мне вылезать оттуда. Так?

– Так, – честно признался он.

– Теперь, когда стало ясно, что в дерьме все-таки ты, ты приперся ко мне…

– Почему только я? – с остатками наглости вопросил он.

Но я не дал ему использовать шанс и продолжил:

– Ты приперся ко мне, разыграв несчастный случай с ударом дверью по моему лбу.

– Но зачем мне это было надо?! – взвыл Степка.

Я мог бы сказать ему, что он патологический кретин, но это поставило бы точку и потребовало раскрутки темы по новой. Мне же надо было дожимать старую. Поэтому я продолжил:

– Ты вполне заслуживаешь соответствующих действий по отношению к себе, но я поступлю иначе. Не благородно, нет – все равно ты подобные высокие чувства не в состоянии понять. Но и не подло – иначе я был бы аутентичен тебе. Я поступлю иначе. Ты – юзер. И понимаешь только этот язык. На нем и поговорим. Так вот, высокий пилотаж этой философии заключается… в чем, как по-твоему?

– Ну… юзни все, что может юзнуться.

– Детский сад. Первый, начальный левл. Высший – это: «Юзни то, что другим не юзнуть!» Понял?

– Да! – с чувством ответил он, и я почувствовал, что он – мой!

– Садись и слушай. Первое: надо выяснить, кто контролирует записи в том чертовом бассейне и кто конкретно был на вахте в тот конкретный день. Сделать это надо так, чтобы не спугнуть нашего… «заказчика». Сумеешь или тебе объяснить, «что я имею в виду»?

– Юзну! – кивнул Степка, включивший слово в персональный сленг. – Я им пару раз помогал, когда их хакали.

– А чего их хакали?

– Не знаю…

– Плохо. Всегда надо идти до конца, ибо кто владеет информацией, тот…

– Владеет всем, – угодливо завершил Степка, но я поморщился.

– Старо. Кто владеет информацией, тот ее и юзит. Ибо владеть – это полдела, дело – это суметь использовать ее для пользы дела. Понял? Ну, «легенда» у тебя есть: пошел слушок, что спортклубы хакят, и ты решил по старой дружбе предпринять превентивные меры. Кстати, слямзи любую информацию, особенно ту, что кажется тебе несущественной. Ибо…

– Юзни то, что другим кажется анюзли, – отрапортовал Степка.

– Молодец! – похвалил я. – Ну, на связи.

Степка вышел с видом Штирлица, получившего особо секретное задание от Юстаса. А я стал думать. Что же надо этому уроду? Не Степке, а этому… из мессенджера. Долго думать не пришлось – я получил ответ с того же липового имейл-адреса: «Надо поговорить». Я чуть было не ответил въевшимся «Что вы имеете в виду?», но взял себя в руки и отстукал: «?!» Пусть сам думает, что я имею в виду. Кажется, он не воспринял это как дерзость и даже успокоился:

«Прикол оценил. Как насчет остального?»

«Во сколько оценил и как это отразится на общей сумме?» – ответил я.

«Ты поможешь мне, и мы квиты».

«Сколько?»

«Речь не о деньгах».

Я задумался. Почему-то шантаж ассоциировался у меня именно с деньгами. Другое было слишком подозрительно, и я повторил то, с чего начал: «?!» – «Давайте встретимся», – ответил он.

«Где и когда?» – написал я, но стер, посчитав, что это показывает мою нервозную заинтересованность. Поэтому выстукал индифферентное: «Давайте». Его ответ поверг в шок даже такого креативщика, как я!

«В четыре, завтра, в известном вам католическом храме, в исповедальной кабинке».

Я присвистнул. Похоже, дело было настолько серьезным, что он предпринял такие меры предосторожности. Подумав, что времени думать у меня хватит, я ответил классическим «ОК» и погрузился в текучку. Мне надо было скреативить что-нибудь для социального ролика моего работодателя. Этот козел, а ныне, с моей помощью, депутат взялся опекать приюты для стариков.

Я ему пытался объяснить, что это полная депрессуха не для такого коз… жизнерадостного человека, как он, и будет выглядеть притянутой. Но он уперся: «Кто-то должен делать то, что других вгоняет в депрессуху». Из чего я понял, что они уже отработали схему, как привлечь деньги на этот «проект милосердия» и, главное, как их по максимуму отвлечь оттуда в свои карманы. А так как платили мне не за антикоррупционную деятельность, а скорее за то, как придать таковой вид откровенной коррупции, то я только кивнул, родив при этом слоган: «Скажи: «НЕТ!» – и коррупции не будет. Попробуй!» Не получается? В этом и вся беда – мало у кого получается. Я напрягся и сказал: «НЕТ!» Разумеется, не коррупции, а пытавшейся нахлынуть творческой импотенции. Я, кстати, заметил, что ничто так не выводит из бездеятельности, как примагничивание слова «импотенция». Бездеятельность, хандра, недееспособность, депрессия – все это ерунда в сравнении с ней. Ну, сами сравните: «Неэффективная: экономика, политика, власть и т. д.» и «Импотентная: экономика, политика, власть и т. д.». Все – противник парализован, ибо в мужском мировосприятии (а наш мир пока еще формально мужской) это слово страшнее смерти. Запусти его сперва в самом незначительном контексте по отношению к человеку, потом увеличивай дозу и… «Импотентная форма управления», «импотентное управление», «импотенты в управлении», «импотенты». Классический пиар-ряд. Стоит только озвучить первое, как остальные звенья цепочки – степ бай степ – сомкнутся сами. И если даже последнее из ряда не попадет в СМИ, оно прочно прорастет в подсознании обывателя. А на что мы работаем? На подсознание. И потому… Я открыл комп и настрюкал сценарий.