Гелий-3 - [3]

Казнь.

Кошмарное зрелище, с помощью которого Братья Смерти дадут понять, что уже творят в Дубай-Сити что хотят, что договаривающийся и торгующий с Большим Дьяволом предатель-эмир ничего для них не значит, и вдобавок — что его дьявольский «Дубайтек», дающий убежище противоречащим Книге шайтанским экспериментам, а также омерзительный проект термоядерной электростанции Аль-Касра, которая, вне всякого сомнения, является замаскированной бомбой, позволяющей европейцам одним нажатием кнопки взорвать Арабский полуостров, понесут заслуженную кару. К тому же неверные из «Харт Сан Электрикс» и «Генотроникс» узнают, что ничто не спасет их от длинных рук шариата.

Таков был контекст. Те два удара мечом могли означать начало конца Дубая. Вот только МегаНет никакой контекст не волновал. Эту многоглазую тупую тварь волновал исключительно ивент. Она сможет на него таращиться, а потом превратится в хор лягушек, квакающих, что очень хорошо, когда империалисты наконец поймут, что получили по заслугам. Лягушки поквакают полчаса, а потом будет другой ивент.

Увы, Норберт ничего не мог с этим поделать. Он мог лишь накормить тварь и надеяться на свои сколько-то там мегазаходов, а потом аукцион. Он мог заработать и уехать из Дубая, прежде чем ему придется красть понтон и выплывать в Персидский залив.

Город он знал, так что мог идти кратчайшим путем, проталкиваясь сквозь азиатско-арабскую толпу. Впрочем, до Мина-Сейахи невозможно было не добраться — гигантские небоскребы, уходящие в раскаленное небо, были видны отовсюду. Люди вокруг о чем-то взволнованно и испуганно переговаривались, оживленно жестикулируя, или куда-то поспешно шли в разных направлениях — наверняка работавшие по контракту инженеры, биотехнологи и программисты, еще десять минут назад уверенные, что выиграли счастливый билет, и беспокоившиеся лишь о том, как спасти свои заоблачные зарплаты от ошалевших от жадности европейских налоговых служб. Теперь же они хотели только одного — как можно быстрее исчезнуть с улиц.

Норберт свернул в сторону набережной, стараясь идти быстро, но не настолько, чтобы выглядеть чересчур нервно. На всякий случай он включил запись и теперь смотрел на мир сквозь мозаику маркеров, значков и дождь янтарных буковок, информировавших его о разнообразных параметрах. Все это действовало успокаивающе, хотя выводить ничего не требовалось — аппаратура поддерживала автоматический режим и сама беспокоилась о свете, балансе белого, глубине резкости, матрице и параметрах звука. Норберту оставалось лишь смотреть, помня о том, чтобы не сопеть и не слишком дрожать. Вот только мир, украшенный всеми этими маркерами, становился безопаснее, превращаясь в фильм, объект, предмет работы.

Почти столь же неопасный, как просматриваемый в плеере МегаНета.

Он вышел на залитую жутким сиянием набережную, среди унылых пальм со свесившимися пучками сухих листьев и тянущихся вдоль нее когда-то роскошных бутиков, а теперь лавок с дешевым барахлом и подделками. У самого канала бродили с неведомой целью два верблюда и несколько тощих кошек. Задача теперь заключалась в том, чтобы преодолеть трехсотметровую, извивавшуюся через весь город полосу воды. До ближайшего моста было слишком далеко.

В течение долгой кошмарной минуты он беспомощно смотрел на покачивающиеся на воде яхты с развернутыми, словно чернокрылые бабочки, солнечными батареями, на рыбацкие лодки, разваливающиеся экскурсионные кораблики, переделанные в ночлежки, — и ничто не предлагало решения.

Он уже был готов прыгнуть в покрытую радужными пятнами и дрейфующими в пене биоразлагаемыми упаковками воду канала, когда увидел пеструю крышу, сделанную из натянутых на каркас пластиковых полотнищ самого разного происхождения, и длинный черный корпус заполненной людьми абры. Водный трамвайчик уже отчаливал, когда Норберт подбежал к набережной и прыгнул прямо в толпу, размахивая платежным чипом.

Абра испустила облако голубоватых выхлопных газов и, тарахтя своим небывалым, нарушающим все принципы глубокой экологии двигателем, отошла от набережной, устремив узкий корпус к другому берегу, прямо в сказочный хрустальный лес небоскребов Мина-Сейахи, выглядевших словно с чужой планеты.

На забитой людьми палубе все разговаривали по телефону. Владельцы омнифонов и планшетов говорили что-то в пространство с отсутствующими лицами переживающих видение анахоретов, менее состоятельные болтали в смарт-часы и даже допотопные, склеенные лентой смартфоны. Молчал только Норберт — залитый потом, в прилипшей к спине рубашке, в окружении гортанной смеси десятков разговоров, в которых то и дело проскакивали отдельные знакомые слова: «пять», «правительство», «интересы», «боевики», «опасный», «Европа», «Израиль», «смерть», «Сирия», «Пакистан», «бомба», «плохо».

Издалека, со стороны Шейх-Зайид-роуд, внезапно раздался резкий треск. Сухой, будто электрический разряд, звук, вмешавшийся в гул разговоров, заглушил громыхание двигателя и вскоре вернулся, отразившись от небоскребов на другом берегу. А потом раздался еще один, неотличимый от предыдущего. На несколько секунд разговоры стихли, а затем возобновились с удвоенной силой.