Гекуба - [2]

Это ты больной, подумал Мирон, но вслух произнес: "Очень может быть. Но идеи его достаточно здоровы. А для нас с тобой это главное." 2.

Давид Зац вышел в просторную прихожую своего оффиса на семнадцатом этаже, кивнул элегантной секретарше за столом с умопомрачительным компьютером и нажал кнопку вызова лифта, дверь шахты которого выходила прямо в оффис.

На стоянке у отеля, целый этаж которого занимала фирма Заца, он вызвал к жизни свой "понтиак", опустился на мягкое сидение упруго просевшего лимузина и покатил по богатым улицам престижного города деловых людей. Человек, живущий в своей стране, ехал на своей машине по своей улице из своего офиса к себе на виллу

В его стране был установленный раз и навсегда порядок, при котором не было и речи о кражах или рекитерах, ночном шуме или автомобильных пробках. Здесь не было ни одного теракта, сотрясавших в последнее время вроде бы ту же страну, но для других. И вовсе не потому, что боевикам тут противостояло нечто электронное или суперактивное. Просто здесь жила и работала та самая элита, трогать которую арабам себе дороже. Взорви они в какой-нибудь Нетании, не говоря о поселениях, хоть десять школ, тут и ухом не поведут. Но ткни на этих ухоженных улицах но-жом хоть кота, последствия будут самые неприятные. Ибо именно тут, при любой расцветке кнессета, жили настоящие хозяева региональной сверхдержавы, способ-ной одним пальцем загнать в бутылку самых самоуверенных шейхов и их покровителей в любой сопредельной стране. Не смотря на счета в иностранных банках и умопомрачительные страховые полисы, у этих людей все было схвачено здесь, а отнюдь не на Уолл-Стрите. Им было, что терять вместе с Израилем.

Поставив "понтиак" в нишу под бетонным козырьком, Давид Зац вышел, мигнул пультом на закрывающиеся окна машины, потом на интерком виллы. Там тотчас что-то мелодично звякнуло, и дверь бесшумно отворилась ему навстречу. Хозяин своего дома и своей страны был встречен сначала неестественно высоко подпры-гивающей черной глазастой собачкой Долли, потом хрупкой энергичной брюнет-кой, которую он поцеловал в лобик с искренней лаской: "Шалом, Батья якара!" В глубине просторного холла он увидел обернувшуюся к нему в кресле перед панорамным телевизором дочь Зиву, с антресолей просторной лестницы ему улыбался старший сын Тони, а из комнаты младшего сына Биби доносилась му-зыка, под грохот которой немудренно прозевать кого угодно.

Картина семейной идилии была бы неполной без статной фигуры служанки На-таши, которая, сдувая со лба пот, торопилась закончить приготовление обеда для всей семьи на огромной американской кухне. Предпочитая домашнюю стряпню, Давид за пять лет привык к Наташиным блюдам и был вполне доволен давним выбором Батьей именно этой пожилой и обязательной женщины вместо какой-нибудь помоложе. Батья перебрала с десяток "русских", которые были бы рады поработать на таком престижном для эмигранток месте. Демократ черт-те в каком поколении, признанный активный борец за права человека, включая "русского" и палестинца, Давид Зац неизменно улыбался Наташе при встрече, не возражал, когда ей каждый год повышали зарплату на два шекеля в час и вообще считал, что он лично внес свой весомый вклад в интеграцию алии в еврейское сообщество.

Служанка была на пять лет младше матери Давида. Ее отличала не только абсо-лютная честность и педантичность, но и удивительная неутомимость. На ней была не только кухня, но и уборка, стирка, глажка, наведение порядка в комнатах детей. Те, естественно, все кидали, где хотели, могли просыпать семечки на только что тщательно вычищенный ковер, поставить затребованный к себе в комнату мокрый стакан воды на только что отполированный служанкой стол. И вовсе не от злобы или агрессии, которых израильтяне почти поголовно изначально лишены. Так вес-ти себя принято у современной молодежи, свободной от мелких условностей. Для чего же еще нанимаются в такие семьи "русские" женщины? И кому какое дело до того, что эти женщины - рожденные свободными?.. 3.

Стройная, переодетая в элегантный костюм Наташа тщательно проверила поло-жение цифр секретного кода на закрытой за собой двери и спустилась по лестнице в сад, из которого вела тропинка к помпезным воротам хозяйской виллы. Десять лет пребывания на родине после проклятого советского галута приучили ее к тому, что любое небрежение к мелочам чревато немедленной потерей работы. Ласковая улыбчивая демократка Батья, склонная и поговорить с Наташей о ее семье и прошлой жизни, подарить туфли, набор посуды или кофточку на общееврейский праздник, и поцеловать при этом, при малейшей оплошности, за неубранный во-время от семечек ковер и за пятно на столе, могла почти тем же тоном произнести сакраментальное "лех хабайта" - пшло вон. После чего Наташе было бы не так-то просто найти иное место в ее возрасте, даже и преуменьшаемом при интервью на десять лет.

Это была жизнь сапера, ошибающегося один раз. Прожить же на символическое пособие по старости было невозможно.

Рожденная свободной шла среди разноцветья богатой улицы к автобусу домой и радовалась тому, что очередной рабочий день закончен, что вокруг такая неземная красота и чистота, а дома уют и достаток работающего человека, созданный свои-ми руками. Да и такой ли свободной была она на родине? Живя последние годы в тепле, она не забывала ледяной стройки, куда райком партии загонял их женский коллектив в качестве "привлеченных" маляров-штукатуров, без спецодежды, без питания, не говоря об обогреве или оплате их труда. "Привлеченные" отличались от нормальных заключенных только тем, что после работы возвращались домой, а не на нары, а также благожелательностью конвоя - штатных бригадиров и малярш, которым "оказывалась шефская помощь". Именно там Наташа и схватила на всю жизнь болезнь с красивым названием ишиас. Впрочем, было и преимущество того периода от нынешнего - то "привлечение" было эпизодическим, а это - никайон - уборка - пожизненным...