Гечевара - [6]

Только одна вещь не давала Двуколкину покоя. Что являлось символом всего тупого, буржуазно-потребительского, чуждого Чучхе и Революции? Чипсы, кола, гамбургер. То самое, что он, дурак несчастный, выбрал своей сферой деятельности! «Макдоналдса» в областном центре не было, но его роль успешно исполнял «Мак-Пинк»: жир, отрава, пластик и тупые рожи – там имелось всё, что нужно! Худшим местом для работы геварист и антиглобалист мог выбрать разве что дом президента США! Да кто б его туда пустил… А хуже всего то, что Лёша должен был работать в гнусном заведении не меньше, чем полгода. Договор он подписал за день до въезда в общежитие…

Так Алексей жил двумя жизнями. Тремя даже: если считать учёбу в институте третьей. День он начинал в восемь утра с унылой подготовки зала. Драил чистый пол, заправлял мешки для мусора в контейнеры, тёр раствором ножки столиков, чтобы они заблестели, словно зубы дяди Сэма… И смотрел, как Ксюша, весело потряхивая грудью, наливает кипяток в прилавок, где должны лежать горячие котлетки.

Кстати, с ним недавно приключилась неприятность. Он посеял бейжик «Николай». Менеджер Снежана возмутилась и сказала, чтоб он сам искал себе замену. Всё, что Лёша смог найти – это значки «Татьяна, стюарт» и «Тофик, стюарт». Своим видом он никак не тянул ни на то, ни на другое. Но пришлось нацепить «Тофика».

Ох… Менеджер Снежана! Вот если б с этой фурией Алёша познакомился не в первый день работы, а пораньше, ещё в офисе! Конечно, уж тогда ни о каких кабальных договорах речи бы не было! Бежать, бежать подальше: он, наверно, даже без Гевары понял бы, куда влез…

Менеджер Снежана была дамочкой лет двадцати пяти, не больше, и ужасной стервой. Нет, не той, что в книжках «Стерва хочет замуж» или «Гороскоп для стерв», нет! Настоящей! Злобной женщиной с противной мелкой химзавивкой на каких-то словно мокрых волосах и жёстким взглядом. Эта-то Снежана рассекала по «Мак-Пинку» в брюках, светлой блузке и смотрела на работников так, будто они

а) являлись лично её слугами

и

б) мечтали лишь о том, как бы схалтурить.

А Двуколкин от работы вовсе не отлынивал. Вот только чёрненькая Лиза и бесцветная Ирина успевали каждый раз и поболтать друг с другом, и присесть, и обменяться взглядами с парнями, и сделать вид, что изо всех сил трудятся. А Лёша только-только разгибал натруженную спину – и тут же получал втык за безделье!

В общем, сжавши зубы, Алексей носился, убирал бумажки из-под сэндвичей, тёр отпечатки пальцев на стеклянной двери и лил в трубу недопитые колу, чай, коктейли… Около двенадцати он брал пятнадцатиминутный перерыв – «обед» («Да, можно», – говорила менеджер с презрением). За пищу, непригодную к продаже, и, как следствие, даваемую работникам в столовой, расположенной в подвале, вычитали из зарплаты. Так что Лёша проводил свой перерыв иначе. Он являлся в раздевалку, с наслаждением шлёпался на одну из скамеек, расположенных вдоль стен, вытаскивал из сумки книгу Тайбо и с восторгом погружался в жизнь Че Гевары. Изредка мешали этому кассирши, между сумок и мак-пинковских фуфаек развлекавшие себя беседой об интимной жизни. Но Алёша утешался тем, что смог украсть у корпорации хоть это время, отдав его правому делу.

После работы он бежал в свой институт, съедал обед в столовой, потратив минут столько же, сколько и денег, а потом клевал на парах носом. От усталости знания плохо заходили в голову. Прелесть новизны рассеивалась. Однокурсники болтали кто – о своих школах, кто – о деревнях, кто – о счастливой доле инженера-теплотехника. В общем, с ними было скучно. А в общаге было весело!

Аркадий с Виктором учились на чётвёртом курсе. Первый – Алексей довольно быстро это уяснил себе – был весьма начитан, а особенно по части всякой прогрессивной мысли. Можно так сказать, из всей компании лишь он один знал ту святую цель и чётко представлял те принципы, которые вели героев новой Революции. Конечно, Революции! Никто не говорил о ней как о имеющей свой срок и свою тактику, но все охотно подразумевали это действо в разговорах о Прекрасном и о Правильном. Аркадий направлял, учил и корректировал. Его порою посылали, обзывали болтуном и конформистом, но обычно слушали. Ведь что ни говори, а человек был не дурак. К тому же у Аркадия имелось преимущество: он один из всей, как Витя говорил, ячейки, был гуманитарием. Относительным. Учился на невнятном ФГО – «факультет гуманитарного образования». Кого там всё-таки готовили, наверное, не знал и сам Аркадий. Виктор мрачно намекал, что менеджеров, добавляя, что лучше уж было бы пойти на «эконом»: «Народное хозяйство экономить», – говорил он. Но на эти обвинения получал в ответ цитаты из каких-то Гидеборов и Маркузь.

Виктор был отменно твёрд, незыблем, но однообразен. Говорил он на четыре темы:

а). О том, что пятый сын родителей, прост, беден и имеет корни совершенно пролетарские.

б). О социализме, как всё было хорошо, и как Ельцин развалил всё.

в). Об Америке. Известно, что такой, как Виктор, может про неё сказать!

и

г). О бабушке. Она не получала пенсию (а может, получала очень мало: Лёша плохо слушал) и была для Вити символом всех бедных бабок. Может, даже всей России.