Где вера и любовь не продаются. Мемуары генерала Беляева - [149]

– А Соколовский?

– Разве можно их сравнивать?

Охлаждение к Соколовскому у Врангеля я заметил после одного случая. Когда Казанович поступил под его командование, Врангель, наскучив постоянной необходимостью пролагать ему путь к победе, решился добиться его удаления.

Однажды он позвал меня присутствовать при его разговоре по «Юзу». Казанович горячился, протестовал против доводов Врангеля, который, хладнокровно взвешивая свой слова, постепенно подталкивал его к решению. Наконец, на разговорной ленте появился резкий ответ Казановича, который докладывал, что он вообще не чувствует себя в силах командовать корпусом и просит о назначении ему заместителя.

– Я добился своего! – торжественно заявил Врангель Соколовскому. – Он подает об увольнении. Он сам напоролся, как медведь на рогатину!

– Вы нехорошо поступили, ваше превосходительство! – отвечал ему тот, не отрываясь от стола. – Казанович храбрый и честный старик, но он считает, что ради одной или двух блестящих побед не следует жертвовать последними кадрами, которые уцелели еще в нашем войске. Вы спровоцировали старика!

Врангель ничего не ответил и молча сел на место. Но с этих пор, я заметил, между ними пробежала кошка…

– Вы считаете, что следует окружать себя лишь безукоризненно порядочными людьми? – продолжал Врангель. – Но среди негодяев есть талантливые люди, только надо уметь их использовать.

– Честные люди не выдадут вас в беде, – возразил я, – а талантов у вас самого хватит на всех. Но негодяй, как змея, рано или поздно покажет вам свое жало.

С этой минуты я почувствовал, что в качестве ближайшего сотрудника Врангеля моя песенка спета…

– Ваше превосходительство, – сказал он мне несколько дней спустя, – я очень огорчен, что мне приходится взять начальником артиллерии армии генерала Макеева. Романовский предложил мне одного из двух: вас или Юзефовича. Я был вынужден согласиться на последнего.

Макеев был товарищ по курсу Юзефовича.

– Но я не могу отказаться от вас совсем, – прибавил он. – Пока что я надеюсь удержать вас на другой роли. У вас колоссальные организационные способности. Не согласитесь ли вы остаться у меня начальником снабжения?

– Это совершенно не в моих вкусах, – отвечал я. – Но ради того, чтоб не разлучаться с вами – в вас я вижу единственного человека, способного спасти дело, – я соглашаюсь.

– Я буду иметь ваше желание в виду при последующей конъюнктуре, – отвечал Врангель. – А пока что зайдите к Юзефовичу, он только что приехал.

Юзефович сидел в салоне, где два длинные стола, накрытые роскошной камчатной скатертью, ожидали Врангеля и его новый штаб. Перед ним стояла бутылка моздокского и недопитый стакан красного вина.

– Очень рад, очень рад, – любезно встретил он меня. – Садитесь, обменяемся мыслями… Наконец-то я чувствую себя человеком! Представьте себе, целый год я был без должности! Знаете, если б теперь в мои руки попал большевистский банк, первое, что я сделал бы, отсчитал бы себе содержание за все потерянные двенадцать месяцев.

У меня был подобный случай. Но из двух миллионов золотом (а может, там было и больше) я не взял себе ни червонца, а передал все под печатями и замками генералу Деникину.

– Теперь поезжайте, голубчик, в Екатеринодар с экстренным вагоном и приступайте там к формированию снабжения.

– Все, что ни посылает мне Господь, всегда служило мне во благо, – размышлял я, садясь в набитый пассажирами крошечный вагончик, прицепленный к тендеру.

– Генерал! Я видела вас, когда вы гнались за нами под Константиновкой… Вот-вот, казалось мне, вы отобьете меня от красных! – Это была жена Мамукова. Теперь большевики при отступлении оставили ее в тифу, и она снова попала в наши руки…

Дело свое в Екатеринодаре я сделал на «пять». Перед отъездом я распростился со своими офицерами. Никто из них не пожелал оставаться, все ушли в строй: Чернышев и Холмогоров – в свои батареи. Месяца два назад присоединившийся ко мне Ташков – также в одну из батарей 1-го Конного корпуса. Андровичу мы устроили командировку в Константинополь, где жил его отец, «за приобретением пулеметных принадлежностей». Он был послан мною для связи с кавалерией и вернулся обезумевшим от того, что видел.

При нем захватили пленных. К ним подъехал Бабиев.

– Иногородние Кубанской области, шаг вперед! – скомандовал он.

Вышло шестьдесят человек.

– Так это вы – змея, отогретая на казачьей груди? – закричал он. – Покажите им, как рубят казаки!

Несчастных заперли в сарай, и началась рубка…

Андрович вернулся совсем больной. Я боялся, что он сойдет с ума.

Возиться с ним более было мне невозможно.

– Пошлем его нашим представителем в Константинополь! – острил Ташков. Мы так и сделали.

В восемь дней я закончил свои работы. Перед отъездом я снова зашел к моему старому другу и товарищу по корпусу (после 3-го класса он перешел в Пажеский), который занимал ответственный пост начальника снабжения армии.

– Но я не понимаю, – сказал мне «Карабан» (это было прозвище Энгельке в кадетском обиходе), – для кого, собственно говоря, ты ломаешь копья. Вот, взгляни на эту телеграмму.

«Ходатайствую о назначении начснабом Кавармии лично известного мне генерала Деева – Беляев прекрасный организатор, но не обладает достаточным опытом. Юзефович».