Где-то во Франции - [3]

– Я в полном порядке, спасибо.

– Ваш брат наверняка сказал бы мне, но позвольте мне спросить: вы замужем?

– Нет еще. Это большое разочарование для моих…

Она замолчала, слова застряли у нее в горле, когда она увидела мать, которая целенаправленно двигалась к ним, стреляя глазами то в одну сторону зала, то в другую. Когда леди Камберленд подошла совсем близко, Лилли поняла, что мать не одна.

– О нет, – простонала она вполголоса. – Я его больше не вынесу.

– Кого?

– Молодого человека рядом с моей матерью. Его зовут Бертрам Фитцаллен-Карр. Он родственник Луиса – мужа моей сестры.

– На вид он довольно приятный молодой человек.

– Приятный – да. Интересный – нет. Начать с того, что в разговоре он абсолютно безнадежен. Что бы ему ни говорили, у него на все – два ответа: «неужели» или «не может быть».

Она вдруг почувствовала, как тяжела тиара у нее на голове, как удерживающие тиару заколки стягивают волосы. Она помассировала указательными пальцами виски, отгоняя пульсирующую боль. Еще мгновение – и ее мать окажется у балконных дверей, и тогда ей будет некуда деться от откровенной навязчивости Бертрама.

В этот момент оркестр закончил играть размеренный вальс и почти сразу же перешел ко второму вальсу в более живом венском стиле. Робби отступил на шаг, протянул ей руку.

– Позвольте пригласить вас на танец, леди Элизабет?

В одно мгновение они оказались у двери, а потом среди пар, кружащихся в большом зале.

– 2 –

С каждым па Робби чувствовал, как связь с реальностью покидает его. Он всегда терпеть не мог танцы, потому что он, по собственной оценке, танцевал плохо, но сейчас все было идеально.

Леди Элизабет была совсем не похожа на девочку, с которой он познакомился семь лет назад в Камбрии. Та неуверенная, нескладная и обаятельно непосредственная Лилли, которую он знал, казалось, состояла из одних веснушек и косичек, локтей и коленей. Если он и вспоминал о ней в течение этих семи лет, то видел перед собой неловкого ребенка. Но он никогда не видел ничего подобного тому, что предстало его взгляду сегодня. Взрослая женщина, такая красивая, что у него перехватывало дыхание.

Его переполняли воспоминания. Во время его пребывания в Камбермир-холле хозяева устроили пикник настолько неимоверно хитроумный, что поначалу Робби был поражен одной только его экстравагантностью. Высоко в горах над величественным домом армия слуг поставила громадный шатер, в который свезли столы, стулья, даже шезлонги; на неровную землю вересковой пустоши положили бесценные восточные ковры. Внутри шатра вполне мог разместиться двухкомнатный коттедж, в котором он жил ребенком вместе с матерью. И еще осталось бы свободное место.

Второй шатер, поменьше размером, поставили для хранения еды. Столы ломились от тарелок с говядиной, курицей и дичью, бесчисленных пирогов и салатов, а еще ему запомнился серебряный поднос, на котором лежала высокая гора охлажденных разделанных омаров. Для сластен приготовили торты и заварной крем, горы экзотических тепличных фруктов. И повсюду были потеющие в своих ливреях слуги с бездонными бутылками шампанского.

После трапезы они с Лилли отправились прогуляться – посмотреть находящиеся поблизости руины. Она возбужденно говорила о Марии Кюри, Элизабет Гаррет Андерсон, Беатриса Вебб[1]. Она тогда рассказывала ему о том, что собирается попутешествовать по миру, отучиться в университете, а потом стать ученым, а может быть, непримиримым журналистом – она еще не приняла окончательного решения. Беда, однако, была в том, что ее родители даже говорить о ее учебе не желали. Но она не сомневалась: со временем ей удастся их уломать.

Он ее слушал, да. Слушал и не осмеливался сказать ей правду, потому что знал, что случилось с сестрами его знатных одноклассников. Такие девочки, как Лилли, нигде не учились. Они не отправлялись по миру в поисках приключений. И они не становились похожими на Марию Кюри. Они выезжали в первый раз в свет, потом выходили замуж, рожали детей, и это ставило точку во всех их честолюбивых устремлениях.

Он не хотел быть человеком, который разрушит ее мечты, а потому посоветовал ей попросить родителей пригласить гувернантку, интересующуюся науками, гувернантку, которая составит более серьезный курс обучения, чем может предложить ее нынешняя легкомысленная наставница. Он даже вместе с ней пошел переговорить об их плане с Эдвардом. Но потом вернулся в Оксфорд и совершенно забыл о ней.

Его внутренности завязывались узлом от стыда. Каким же он был отвратительным – сочувственно выслушал девушку, а потом ушел и ни разу не повернулся. Хотя он не знал подробностей ее жизни в последние годы, сомнений у него не было – ни одно из ее подростковых устремлений не воплотилось в жизнь.

Доказательством тому были ее глаза. Их прежде необыкновенный свет потускнел. Он не сомневался, что сегодня почти не видел этого света. Теперь ее взгляд говорил об осторожности, а не о страсти.

Вальс закончился звуком фанфар, и он с облегчением отметил, что нагоняющая на него ужас леди Камберленд исчезла из вида.

– Идемте посидим в голубой гостиной, – предложила Лилли. – Мы там сможем поговорить так, чтобы нас никто не услышал.