Теперь, стоя на крыльце школы, построенной на огневой позиции шестой батареи, я испытывал чувство неловкости оттого, что не сразу признал свое старое поле боя. Мне захотелось, чтобы отныне все знали: здесь стояла шестая батарея. Я поймал за руку пробегавшего мальчишку и спросил его:
- Ты знаешь, что здесь было раньше?
Он удивленно выкатил на меня глаза и сказал:
- Школа.
- Да нет! - почти крикнул я. - Здесь была шестая батарея. Сто второго...
Он не понял меня и спросил:
- Шестая "А" или шестая "Б"?
Я растерянно посмотрел на мальчика, и он, видимо желая помочь мне, сказал:
- Может быть, вы ищите сто вторую школу?
Мне захотелось сказать мальчику: "Я ищу не сто вторую школу, а сто второй зенитно-артиллерийский полк". Но я промолчал. Я промолчал, и мне стало стыдно своего молчания. Я сильнее сжал руку мальчика и сказал:
- Здесь стояла моя батарея. Мы били по фашистским самолетам, которые летели к Москве.
- Здесь? - Мальчик удивленно посмотрел на крыльцо и потрогал рукой перила.
- Да, да, здесь. - Я почувствовал, что он не верит мне.
Не может поверить, потому что в его представлении на этом месте всегда стояла школа. И никакой шестой батареи...
Я разжал руку. Мальчик убежал.
И я понял, что не смогу успокоиться, пока не сумею убедить этого мальчика и всех его товарищей, что здесь в годы войны стояла шестая батарея. И потому теперь стоит школа.
