Где начинаются мечты - [77]

И, вытащив из рукава сухой носовой платок, она привстала на цыпочки и отерла мокрый лоб и щеки Бронсона. Внезапно его лицо застыло, и он замер.

– Дождь зарядил надолго. А я вряд ли смогу пробыть с вами наедине больше пяти минут. – Он снял пальто и накинул ей на плечи: в нем без труда могли бы поместиться по крайней мере еще две Холли. – Так что если вы не хотите, чтобы вас изнасиловали в беседке, – грубо бросил он, глядя в ее поднятое лицо, – то пойдемте.

Но ни один из них не пошевелился.

Холли поднесла платок к его подбородку, стерла последнюю влагу с его чисто выбритой кожи. Потом смяла мокрый кусочек батиста в кулаке и придержала лацканы пальто, готового вот-вот упасть на пол. Она не понимала, почему ей доставляет такое немыслимое удовольствие оставаться с ним наедине, почему его вид и звук его голоса действуют на нее так успокоительно и вместе с тем так волнуют ее. Их жизни переплелись всего лишь на время, и от этого ныло сердце. Он так быстро, без всяких усилий стал для нее важен!

– Я соскучилась, – прошептала она.

Она не собиралась произносить эти слова, но они сами сорвались с языка и теперь медленно парили в громовых раскатах. А Холли, как ни стыдно было в этом признаться, сходила с ума от вожделения, которое было сильнее голода, больнее боли.

– Я должен держаться от вас на расстоянии, – сердито напомнил ей Бронсон. – Я не могу быть рядом с вами и не…

Замолчав, он уставился на нее с мрачным и несчастным видом. Он не пошевелился, когда Холли сбросила с плеч пальто, когда она подошла к нему и даже обвила его шею руками. Она потерлась лицом о мокрый воротник его рубашки. Казалось, что впервые за долгое время она обрела способность дышать свободно, и тупая боль, рожденная одиночеством, исчезла наконец из ее груди.

Он тихо застонал и повернул голову, чтобы встретиться с ней губами. Затем уверенно обнял. Окружающее расплылось, превратившись в неясное пятно, и запах дождя сменился запахом Закери.

Только один раз… мелькнула у нее безнравственная мысль. Только один… она будет этим жить, вспоминать, смаковать, когда дни ее молодости останутся далеко позади. Никто никогда не узнает.

Вокруг деревянной беседки бушевала гроза, но ее мощь не шла ни в какое сравнение с бешеным биением сердца Холли. Она отчаянным жестом потянула за узел его галстука, а развязав его, принялась расстегивать жилет и рубашку. Закери стоял неподвижно, его мощная грудь вздымалась, как кузнечный мех.

– Холли… – Голос у него был низкий, неуверенный. – Вы понимаете, что делаете?

Решительным движением она распахнула его рубашку, обнажив от шеи до пояса, и дыхание замерло у нее в груди. Он был великолепно сложен, ни унции жира, сплошные мускулы. Холли прикоснулась к нему с благоговейным ужасом, погладила твердый живот. Схватив ее за запястье, он отвел ее руку и сказал отрывисто, не сводя с нее глаз:

– Если вы прикоснетесь ко мне еще раз, я уже не смогу остановиться. Я возьму вас прямо здесь, Холли… вы поняли?

Она припала к нему, прижалась к его обнаженной груди, спрятала лицо в густых черных завитках. Она почувствовала, как оцепенение стало покидать его, крупное тело содрогнулось, большие ладони обхватили ее. Его губы нетерпеливо нашли ее рот, вызвав в ней неодолимый сладостный трепет. Несколько быстрых, легких прикосновений – и резные костяные пуговицы ее лифа уже расстегнуты, сам лиф спущен к локтям. Расстегнув крючки корсета, Закери взялся за тесемку, на которой держался верх ее сорочки, и потянул. Ее груди высвободились, выпорхнули, бело-розовые и свободные. Наполнив ладони их округлой нежной тяжестью, Закери дотронулся до сосков.

– Быстрее, – поторопила она. – Закери, пожалуйста, я… я хочу вас.

Теперь, отдавшись на милость страсти, она утратила всякий стыд, всякую сдержанность. Она хотела, чтобы он был на ней, внутри ее, хотела ощущать между ног его жар.

Заглушив ее слова поцелуем, Закери сбросил с себя жилет и рубашку, обнажив роскошный лепной торс. Он сел на зеленые подушки и посадил Холли лицом к себе, на колени. Закери притянул ее к себе и поцеловал ложбинку между грудями. Она обхватила его темную голову и задохнулась, почувствовав, как его губы сомкнулись на ее затвердевшем соске. Прикосновения его языка были нежными и жаркими.

Полувсхлип-полувздох вырвался из ее груди, и она зарылась лицом в его влажные после дождя кудри. Жесткие волосы дразнили ее, возбуждали, и она вжалась в него всем телом, как молнией пронзаемая судорогой наслаждения. Позже ей станет стыдно своего распутного поведения… гораздо позже. А теперь существовал только Закери, его гладкое мускулистое тело, его влюбленный хищный рот, и она решила насладиться каждой секундой, проведенной с ним.

Его руки скользнули ей под юбки. Прикосновения его были осторожными, почти ленивыми, медленными, доводящими до безумия. Она снова попросила его поспешить, хотя сила собственного вожделения вызывала у нее страх. Неожиданно Закери рассмеялся и несколькими умелыми движениями избавил ее от оставшихся немногочисленных преград. Тут, как ни странно, ею овладело полное легкомыслие.

– С-скажите мне, что делать, – попросила она, тревожно сознавая, что знаний у нее маловато. Эта безрассудная встреча среди грохота и буйства стихии совершенно не походила на мирные ночные эпизоды с Джорджем. Закери Бронсон же был так ужасающе опытен, что она не представляла, как сумеет его удовлетворить.