- Не стоишь! У меня другой есть помощник.
- Ну, погоди!.. Каков ни на есть, дам твоему помощнику.
- Не беспокойтесь, пожалуйста.
- Ноги я ему обломаю. - С этими словами парень ушел.
В одну из смен Лизавете Елизаровне пришлось идти сзади Григорья Прохорыча.
- Што, небось устал? - спросила она его.
- Ничего.
- То-то и есть! Ваше дело только хвастаться… Только и слышно от мужчин: ох, как ч и ж а л о! А вот мы и бабы, да не говорим, што нам тяжело.
Григорий Прохорыч только промычал. Тем и кончился разговор в эту смену.
В другую смену женщины запели песню, им подтягивали и парни, голоса которых резко отличались от женских голосов. Лизавета Елизаровна пела немного, она часто останавливалась, прислушиваясь, поет или нет Горюнов.
- Ты што ж не поешь? Али горлу твоему тоже чижало?
- Как бы умел, запел бы…
- Ну, и парень! Чему вас в заводе-то обучали?
- У нас другие песни, на другой голос.
- Ну-ко, спой!
Горюнов не стал петь.
К вечеру стали появляться на варницах и мужчины - братья, дяди и мужья, покончившие с работами на других варницах; в числе их было шесть человек возчиков и Елизар Матвеич, который обыкновенно приезжал с кордона прямо в варницы, так как дорога до дома шла мимо промыслов.
- Дайте-ко, бабы, мы поносим, разомнем косточки, - напрашивались мужчины, бесцеремонно хватаясь за мешки. Женщины хотя и изъявляли свое неудовольствие за то, что мужчины не в свое суются дело, однако с радостью отдавали мешки и садились, говоря:
- Ох, устала!
- Не ты бы говорила, да не мы бы слушали. С самого с обеда не носила.
- Ах, ты… Сосчитай, сколько теперь-то на баб мужчин, - перекорялись женщины.
Мужчин с парнями было и теперь наполовину меньше всех женщин.
Женщины, числом девятнадцать, стали чередоваться с теми, которым некем было замениться, более прежнего острили над мужчинами и парнями, которые к вечеру уже без церемонии обращались с с в о и м и п р е д м е т а м и, щекотя и щипля их, перекидываясь с ними любезными словцами вроде: "Матрешка толстопятая", "Офимья безголосая", - на что и им отвечали соответственными выражениями. Горюнов старший скоро заметил, что соленошение идет не так успешно, как раньше, и прибавил еще два креста по просьбе одной тридцатилетней здоровой женщины, которой он частенько отпускал каламбуры, что и смешило ее чуть не до слез. Он не обращал внимания на шалость молодежи, но когда уже невозможно было определить, кто из какой смены, а молодежь стала дурачиться больше и бегать по варнице, тогда он крикнул:
- Таскай, пока светло!
- Ставь крест! - ответили ему.
- Да я и так десять крестов лишних поставил.
- Спасибо на этом, прибавь еще десяточек.
- Кроме шуток говорю - робь! Смотритель придет - кто будет в ответе, как не я?
- На празднике угостим! Считай за нами.
Так Горюнов ничего и не мог сделать и относил всю причину беспорядков к присутствию мужчин, до которых бабы работали усердно. "Впрочем, - думал он: - мне какое дело? Они будут получать деньги, а не я", - и он подозвал племянницу.
- Ты што же села?
- А што мне идти, когда никто нейдет. Што скажут?
- Да ведь еще сотни нету… Подумай, сколько тебе придется денег. Я и так уж много лишних крестов поставил.
- Бабы! сходите раз, да и баста! - крикнула Пелагея Прохоровна.
- Смотрите, как наша-то заводчанка разохотилась! Пойдемте нето, - проговорила одна женщина.
На этот раз пошли все сорок женщин враз, отстранив мужчин; в продолжение всего хода пели.
Это был последний раз.
Припасный, несмотря на то, что в графине уже не было водки, бодро держался на ногах, и, по мере того как его пробирал хмель, становился придирчивее и ругался, по привычке, - без меры, но не от сердца. Сколько его ни просили женщины сделать прибавку в своей бумаге, он твердил одно: нельзя!
Заперев дверь амбара, припасный с рабочими сошел вниз.
Там, около варницы, собрались солоноски, около них терлись мужчины и парни. Дверь в варницу захлопнули за припасным. Там был в это время приказчик, приехавший с мешком медных денег, смотритель и Терентий Иваныч.
- Противу прошлых разов сегодня больше отнесено соли. Не видите разе, что соли осталось чуть ли не на полсуток, - говорил приказчик, указывая на полати.
- Да и я сомневаюсь. Больше восьмидесяти мешков по зимам не вынашивали, а сегодня выношено девяносто девять, - говорил смотритель.
Припасный стал считать на своей бумаге палочки. По его записке оказалось, что первая смена прошла шестьдесят девять раз, вторая - семьдесят.
- Черт вас разберет тут! Сколько же всего разов-то схожено? - кричал приказчик.
- Я сам считал! Я не мог ошибиться, - проговорил смотритель, строго смотря на Горюнова.
- А я даром сидел? - горячился припасный.
- Взятошники! Мошенники! Живодеры! - кричал приказчик.
- Помилуй, Иван Сидорыч! С чего тут взято!
- Вы думаете, надуете меня? Не-ет! - И подошедши к стене, он стер половину крестов.
- Вот, коли так! Не плутуйте потом… Подай мне свою бумагу да зовите баб, - проговорил приказчик, обращаясь к припасному и к остальным.
Когда женщины вошли в варницу, в ней уже был зажжен в фонаре сальный огарок.
- Плохо же вы, бабы, нынче работаете. Прежде по полутораста мешков вынашивали, а теперь и плата больше, а вы и пятидесяти мешков в день не можете вынести… Вольные нынче стали!!. Свободу вам дали!!.
