Где лучше? - [15]

Утром, в шестом часу, перед домом смотрителя, на площадке, стояло сотни две женщин и с полсотни мужчин. Было темно, шел снег, и по тесноте происходила толкотня, тычки, щипки, взвизгиванья, руганье и хохот. Здесь ничего нельзя было разобрать: голосили женщины на разные лады, кричали и свистали мужчины, пищали ребятишки.

- Бабы! Гоните прочь мужиков! - кричит женщина.

- Отгоняйте их к поленнице! - кричит другая.

- Попробуй, коли бойка…

- И как это не стыдно: чем баловать, шли бы в другое место.

- Без баб и робить скучно, - крикнул молодой парень.

- Только никак не с тобой, косорылым… Отчего вы на варницы баб не пущаете?

- Што легче, за то и берутся! - кричали бабы.

- До обеда проносят, а потом и ноги протянут, - сострил мужчина.

Все захохотали.

Началась свалка: женщины стали толкать мужчин; мужчины начали сердиться не на шутку и стали употреблять в дело кулаки; женщины схватили кто полено, кто подпорку от поленницы, отчего некоторые поленницы рассыпались. Послышались взвизгиванья, стоны, оханья, ругательства: одного мальчугана придавило поленницей, трех женщин изувечило, одному мужчине переломило ногу.

- Варвары! Што вы наделали? В острог вас мало посадить! - кричали со всех сторон женщины.

- Кто поленья-то взял? - кричали мужчины.

У женщин уже теперь не было поленьев.

- Бабы! Кто из вас бойчее? Идите к смотрителю.

Несколько женщин отделились, составили кучку и стали держать совет.

- Олена, ты бойчее, ты первая говори.

- Нет, он меня терпеть не может. Лизку надо заставить.

- Пожалуй, я пойду, - сказала Лизавета Елизаровна.

- Сказать ему, мужчин нам не надо; пусть в алтуховские идут.

- Чего и говорить: первая со своим женишком кривобоким пойдет…

Начались попреки, и дело опять дошло чуть ли не до драки, но вышел смотритель. В это время уже светало.

Пять молодых женщин, и в том числе Лизавета Елизаровна, подошли к нему.

- Назар Пантелеич, што это за порядки: мужчины за бабами хвостом бегают.

Смотрителя окружили все - и мужчины, и женщины.

- Мужчин нам не надо.

- Заставь их поленницы складывать: они поленницы уронили, народу сколько изувечено.

- Ну-ну… пошли!

- Да ты выслушай.

- По гривне с бабы! - сказал смотритель и пошел.

Народ повалил за ним: мужчины хохотали, женщины злились.

- Ну, где это справедливость?

- Тащите его к дровам. Пусть он посмотрит, што мужчины делают!

Женщины стали напирать смотрителя к дровам, мужчины отталкивать.

- Стой! Што это такое? Али я не начальство? - кричал в бешенстве смотритель, размахивая кулаками, но женщины скрутили ему руки.

- Кто меня смеет трогать! - кричал смотритель.

- Бабы, до коих ты больно лаком! Пустите его!.. Покажите поленницы!.. - кричали женщины.

Поленницы были близко, смотрителя пустили. Он хотел как-нибудь уйти от них, но его удержали.

- Послушай, Назар Пантелеич! Если ты с нами так будешь вежлив, мы и к управляющему пойдем, - кричали бабы.

- Нет сегодня работы!!

- Если ты мужчин не заставишь складывать поленницы, мы к управляющему пойдем.

- Убирайтесь к черту! Кто поленницы рассыпал? Кто народ искалечил? - кричит смотритель, увидя охающих больных с перешибленными руками или ногами.

- Бабы!..

- Мужчины!!.

- Пошли вон! Свиньи!.. Везите в лазарет больных, - управляющий неравно приедет…

Мужчины пошли прочь, к варницам.

- Куда пошли? Эй, вы?! - кричал смотритель мужчинам.

Мужчины разбежались.

- Што, не правду мы говорим, што вы трусы?..

- Ну-ну! Каждый раз с вами мука. Идите к варницам, да этих уберите.

Все женщины стали к двери в варницу, откуда предполагалось носить соль по длинным, не очень крутым лестницам, тянущимся до амбара сажен на сто. Дверь была заперта. На одном плече у каждой женщины болтался мешок; большинство из них ели черный хлеб. Немного женщин держали в руках небольшие бураки с квасом. Все голосили, кто о чем хотел, но особенно о недавнем геройском подвиге; сожалений об изувеченных слышалось немного, потому что все были в таком настроении, что каждой хотелось непременно попасть на работу.

Пелагея Прохоровна стояла сзади Лизаветы Елизаровны. Она не участвовала ни в ссорах, ни в разговорах; ее удивляла смелость промысловых женщин и то, что они здесь имеют-таки превосходство над мужчинами. Особенно ее удивляли резкие выражения, бойкость и вертлявость Лизаветы Елизаровны, которая здесь не походила на хозяйскую дочь, девушку смирную, какою она ее видела дома в течение недели. А так как она молчала и женщины видели ее на промыслах в первый раз, то ей часто приводилось быть далеко от Лизаветы Елизаровны, которую она теряла из вида, но которая, впрочем, ее сама звала и потом держала то за руку, то за шугайчик, то за сарафан.

- Я тебе говорю, не отставай! Ототрут - не попадешь! - говорила она каждый раз.

Но вот подошел смотритель. Женщины старались выдвинуться вперед и оттерли Пелагею Прохоровну.

- Мокроносиха! - крикнула Лизавета Елизаровна, оглядываясь, - и, увидав голову Пелагеи Прохоровны аршинах в двух от себя, рванулась к ней, столкнув с мостков женщин десяток, и крепко схватила шугайчик Пелагеи Прохоровны.

- Какая ты разиня! Держись! - крикнула она сердито, толкая ее вперед.

- Да толкаются…

Вмиг Мокроносова с Ульяновой очутились перед смотрителем, который отбирал от женщин мешки. Сзади смотрителя стояли Терентий Иваныч, Григорий и Панфил Горюновы и двое других рабочих. По лестнице поднимались припасный, или приемщик соли в амбар, с огромными ключами и один рабочий.