Где лежит море? - [12]
В общем, Вилли совсем надоел Великанше. Она это поняла на следующее утро, когда он спал. Он лежал в одежде, закрывая маленькими кулачками лицо. Ее любви как будто не бывало. И она ему так и сказала, как только он проснулся. Но его любовь к ней все еще была огромна и даже стала прочней. Наконец-то он нашел женщину, которая никогда не ныла и от которой так прекрасно и так пикантно пахло. Так что он был не намерен от нее так просто отказаться. И только когда она пригрозила его съесть, он развернулся и ушел.
А кто ушел, того уж нет. И Великанше еще нужно было к этому привыкнуть. У нее по-прежнему не было ни чулок, ни башмаков, ни имени, но зато у нее теперь снова была собственная пещера. Ну и кое-какие мысли, которые шуршали, как фантики от шоколадных конфет. Она думала о своем Вилли, и каждую ночь он приходил к ней во сне. «Причеши меня и поцелуй», — охала и вздыхала Великанша.
— Кто тебе сказал, что ей снилось? Ведь тот знакомый не мог этого знать.
— А я знаю.
— Откуда?
— Всем великаншам снится их возлюбленный, когда он уходит. И с каждым разом он становится все выше и сильней. Так что Вилли уже дорос до груди Великанши, уже доставал ей до кос, которые она теперь заплетала сама.
— А что же сам Вилли? Он писал ей письма?
— Да, каждый день. Но не нашлось такого почтальона, который мог бы эти письма передать. Так что она их так и не прочла.
Я не знаю
В одном городе жил мальчик, который не знал, что перец острый, вода жидкая, трава зеленая, стекло хрупкое, а январь холодный, что в июле часто бывают грозы, что дрова получаются из дерева, а молоко дает корова, что две машины и еще две машины — это четыре машины, а два ореха и еще два ореха — это уже горсть орехов.
— Хочешь кусок пирога? — спросила мама.
— Я не знаю.
— Какая столица у Франции? — спросил учитель.
— Я не знаю.
— Как пройти к вокзалу? — спросил прохожий.
— Я не знаю.
— Ты меня правда любишь? — спросила девушка.
— Я не знаю.
— А что же ты знаешь?
Мальчик, который уже превратился в молодого мужчину, задумался:
— А что же я знаю? Что я действительно знаю?
— Ничего ты не знаешь, — сказала девушка.
И она была права.
— Может, этот мальчик был хотя бы таким же сильным, как медведь? Или таким же смелым, как лев? Может, на его глупой голове росли прекрасные густые волосы? Или он умел плясать вприсядку? Может, он был смешливым?
— Я не знаю.
Спасипо, холосо
— Ты поворачиваешь ко мне свою вытянутую голову, заслышав мои шаги, под твоими черными кожистыми веками два глаза видны. Но ты молчишь.
С этими словами один мальчик каждое утро обращался к своей лошади. Три года подряд.
На четвертый год лошадь спросила:
— А сто я могла пы скасать?
Ее длинный рот произносил все с каким-то иностранным выговором.
— Скажи: Доброе утро! — посоветовал мальчик.
— А это лутсе, тем нитего не скасать?
— Намного лучше.
— Топлое утло! — сказала лошадь.
— Доброе утро! — сказал мальчик. — Как дела?
— Как тела? — повторила лошадь.
— Спасибо, хорошо.
— Спасипо, холосо.
— У тебя все правда хорошо или ты это сказала просто так?
— А откута я могу это уснать?
— Ты это можешь почувствовать.
— Потюствовать?
— Вот именно.
— Та, я могу.
— Ну?
— Спасипо, холосо.
В тот день они больше не разговаривали. Они шли шагом, затем перешли на галоп и вдоль реки поскакали.
На следующее утро лошадь поздоровалась первой:
— Топлое утло, мой мальтик!
— Доброе утро, моя лошадь!
— Как тела?
— Спасибо, хорошо. А у тебя?
— Спасипо, не отень холосо.
— Что случилось?
— Говоление плитиняет мне влет. В голове моей столько мыслей, сто от них мне покоя нет.
— Не волнуйся, — сказал мальчик. — Ты скоро к этому привыкнешь.
И действительно, лошадь вскоре к этому привыкла. Она рассказывала мальчику, как ей живется, и делилась с ним тем, что у нее на душе. Еще лошадь стала кое о чем задумываться. Например, что такое доброе утро, а что такое недоброе утро, и чем они отличаются. Все мысли, приходившие в ее вытянутую голову, превращались в слова, которые выговаривал ее длинный рот. А мальчик ее слушал. Ему пришлись по нраву неторопливый лошадиный говор и странный иностранный выговор. Иногда он спрашивал себя, подходит ли его круглая человеческая голова для того, чтобы понять свою лошадь. И он решил спросить об этом ее саму.
— А откута я могу это уснать? — спросила лошадь.
— Ты это можешь почувствовать.
Лошадь молчала три дня подряд, а потом сказала:
— Спасипо, холосо.
Свинья и Лист бумаги
Один Лист бумаги сидел в ресторане. Одна Свинья зашла в ресторан и подсела к Бумаге. Свинья заказала коньяк, а Лист бумаги заказал кружку браги.
— Солнечно сегодня, — просипела Свинья.
— Вы находите? — удивился Лист.
— А вы что, не находите? — переспросила Свинья, придвигаясь ближе к Листу.
— По-моему, напротив, — не согласился Лист. — Небо затянуто и дует холодный бриз.
Он весь дрожал, и у него была гусиная кожа. «Ну и тоненький же он, бедняжка», — подумала Свинья. И ее юркие голубые глаза принялись рассматривать Лист. Он был не пустой, а с обеих сторон исписан.
— Как жаль, что я не умею читать! — вздохнула Свинья. — А то бы я обязательно узнала, что там на вас написано.
— Да ничего особенного, — отмахнулся Лист.
— Значит, самая обычная история? — предположила Свинья.
