ГЧ - [173]

Не знаю, собирала ли она грибы, но часа за два до последнего сигнала, — возможно, это было в лесу, — она оказалась рядом с Виклингом и еще каким-то человеком и слушала их разговор, из которого можно было понять, что Виклинг — не тот, за кого он себя выдает. Тут фигурировали машины Гросса, шифрованная радиограмма.

Анна спряталась, скованная ужасом, и боялась шевельнуться. Тут провал, — может быть, она потеряла сознание. Через некоторое время я снова почувствовал вторжение ее эмоций. Она одна. Короткий порыв радости, торжество освобождения от опасности. Она устремляется к вам. Тут снова довольно продолжительный провал. И вот она опять с Виклингом, уже в лодке… Вспышка гнева, отвращения к нему… Потом внезапный испуг, падение в воду, ужас гибели, отчаянные усилия выбраться из-под плота и, наконец, вспышка некробиотического излучения — ужасный, ни с чем не сравнимый сигнал смерти… Вот вкратце то, что я узнал тогда. Из всего этого ясно, что Виклинг следил за вами и что-то замышлял со своим сообщником. Кстати, вы получили письмо от Ныркина, отправленное одновременно с моим письмом к Анке? Нет? Ну вот! Виклинг, очевидно, перехватил его. Анка узнала об этом, разоблачила его, и он, чтобы спасти свою шкуру, инсценировал несчастный случай.

Ридан молча подошел к своему столу, передвинул на нем какие-то предметы, стараясь отогнать тревожные воспоминания и загасить волненье.

— Подлец! — шептал Николай, — Ах, если бы я не был так слеп!

— Да, он маскировался искусно, — продолжал профессор. — Теперь, Николай Арсентьевич, нужно действовать. До сих пор я ничего не мог предпринять, у меня не было никаких улик. Представляете, что могло бы получиться, если бы я перед следственными органами обвинил Виклинга в убийстве и шпионстве только на основании сведений, доставленных мне импульсами мозга погибшей дочери? Вероятно, меня засадили бы в дом умалишенных. Теперь у нас есть улики. Обломки весла, доставленные этим замечательным парнем-плотовщиком, исчезновение письма…

— Есть еще улика, — вспомнил вдруг Николай. — Аня, уходя в лес, взяла с собой свой револьвер. Вернувшись, она не переодевалась, даже не заходила в палатку: Виклинг сразу увлек ее в лодку, и они отплыли. Потом… револьвера не оказалось в ее карманчике, который она специально для этого устроила на поясе, под платьем.

— Так, так… — подтвердил Ридан. — Перед падением в воду она готова была стрелять в Виклинга, это я хорошо помню, значит держала револьвер в руке. Улик достаточно. Действуйте, друг мой. Я не смогу этим заняться, да и вы лучше меня справитесь. Но заклинаю: будьте предельно осторожны, вы теперь понимаете, насколько враг опасен и коварен. Ведь это — война, не забывайте. Наташе ничего пока не говорите, пожалуй. Эти куски весла спрячьте, берегите, как зеницу ока. А Виклинга нужно взять так, чтобы никто об этом не мог догадаться в течение нескольких дней, пока не будет выловлена вся шайка. Тут я вам помогу, пожалуй. Он, конечно, придет ко мне, и, думаю, очень скоро, иначе его поведение стало бы подозрительным. Кроме того, моя радиограмма и все последующие манипуляции с Аней не могли не возбудить в нем некоторых опасений. Вот что… Свяжитесь, с кем полагается, и организуйте надежную группу людей, которые в любой момент по условному сигналу могут прибыть сюда, не возбуждая подозрений, хотя бы под видом наших сотрудников. А я беру на себя изолировать Виклинга здесь хоть на неделю, так что он сам с радостью на это согласится и даже предупредит своих сообщников, чтобы о нем не беспокоились. Таким образом будет выиграно время для следствия. Ну, иду… Начинайте сейчас же.

* * *

Предсказание Ридана сбылось скорее, чем он сам ожидал.

Едва Николай ушел из дому, в передней раздался робкий, нерешительный звонок. Открыла Наташа. Виклинг вошел молча, неуверенно ждал, пока она протянет ему руку, потом схватил эту руку с благодарностью.

— Здравствуйте, Наташа.

— Здравствуйте, Альфред.

Он посмотрел на знакомые вещи, разбросанные по всей передней, сел тут же на угол одного из ящиков, опустил голову на руки.

— Я не выдержал одиночества, Ната. И вот пришел… Скажите, когда будут хоронить?

— Не знаю.

— А где она?

— Не знаю… Где-то там. — Она кивнула в сторону института. — И никто ничего не знает, кроме Константина Александровича. Он что-то делает с ней… Очень занят, мы почти не видим его.

Виклинг поднял голову.

— Что можно делать теперь? — горестно произнес он. — Я пришел, чтобы поговорить с ним. Вы не можете сказать обо мне?

Наташа молча сняла трубку внутреннего телефона, нажала одну из кнопок на диске аппарата.

— Константин Александрович, пришел Альфред, хочет вас видеть… Хорошо. — Она положила трубку на место. — Он просит вас подождать, сейчас придет.

Прошло не менее получаса тягостного, ненужного разговора, прежде чем появился Ридан. С тем же выражением благодарности пожал Виклинг протянутую ему руку.

Они вошли в кабинет. Ридан прикрыл дверь, усадил Виклинга, глухо справился о самочувствии. Тот не ответил. Казалось, он не слышал вопроса; складки страдания вновь избороздили его лицо.

— Я не знаю, зачем пришел к вам, — сказал он. — Очень трудно переносить горе, мне — особенно, потому что я виновник того, что произошло. Вот… я хотел просить… Дайте мне возможность хоть как-нибудь искупить свою вину. Я готов…