Газета Завтра 974 (31 2012) - [68]

И если до 2008 года речь еще могла идти о торжестве западной социально-экономической модели, что нашло своё отражение в популярных концепциях типа "конца истории" Фрэнсиса Фукуямы, то сегодня уже очевидно, что никакой однонаправленности нет и быть не может, что для спасения экономики от кризиса активно задействуются вовсе не рыночные, а государственные и даже межгосударственные механизмы.

На теоретическом уровне эти моменты, надо признать, еще не осмыслены. Неясен даже ключевой вопрос о ближайших перспективах мирового социально-экономического развития. Сохранится ли, наряду с рыночно-капиталистической, и социалистическая модель — например, в её китайском варианте? Или же в результате кризисных потрясений произойдет какой-то синтез с созданием качественно новой системы, выходящей за рамки привычной нам системы координат? И, в связи с этим, какой путь развития выглядит оптимальным для нашей страны, для России? Понятно, что окончательные ответы на эти вопросы мы сможем получить только в ходе самого исторического процесса. Однако наша задача — определить, хотя бы в первом приближении, вектор и основные характеристики этого процесса. 

Сергей ГЛАЗЬЕВ, академик РАН.

Уважаемые коллеги! Проблема конвергенции социально-экономических систем, которую поставил перед нами Олег Тимофеевич, настолько многомерна и многообразна, что обсуждать её можно с тысячи разных позиций и в миллионах различных аспектов.

Применительно к теории напомню: речь шла о конвергенции прежде всего социализма и капитализма. Это был политический заказ в рамках концепции о мирном сосуществовании двух — как бы мы сейчас сказали, глобальных — социально-экономических систем. 

Нигде в чистом виде ни плановой, ни рыночной экономики не наблюдается — даже если брать пример двух Корей, Северной и Южной, которые, надо сказать, с максимально возможной последовательностью реализуют обе концепции. В Советском Союзе только в учебниках было написано, что государство занимается планированием, исходя из целей максимизации общественного благосостояния. На самом деле государство занималось планированием, исходя из интересов ведомств — корпоративных структур, которые эти планы верстали "под себя". Достаточно вспомнить проект по переброске северных рек — там были задействованы несколько министерств, которые искали, чем бы им таким масштабным заняться.

Точно так же сегодня на Западе никакого рынка и частной собственности, по сути, нет. Мы видим гигантские акционерные общества, которые управляются советами директоров. Его члены чаще всего представляют интересы акционеров, владеющих консолидированным пакетом до 5-6% акций. То есть, тут такое расщепление прав собственности, такой леверидж наблюдается, что реальный уровень контроля составляет даже не один к ста, а один к тысяче и выше. Частная собственность в американском корпоративном секторе, особенно в финансовом, является фикцией. За ширмой "частной собственности" стоят топ-менеджеры наподобие наших олигархов, только намного крупнее, которые в период кризиса легко договариваются с правительством и Федеральной резервной системой, чтобы им "качнули" огромные деньги, несколько триллионов долларов…

Поэтому мне кажется, что сегодня, в период перехода всей человеческой цивилизации от пятого к шестому технологическому укладу, продуктивнее говорить не про конвергенцию как таковую, поскольку это тема чрезвычайно объёмная, а про оптимизацию способов государственного регулирования экономики. Именно в этом направлении сегодня движется не только мировая научная мысль, но и деятельность международных организаций, в том числе финансовых. В качестве примера могу привести известный доклад Всемирного банка под названием "Роль государства в меняющемся мире", где достаточно много места уделено проблемам планирования, в том числе индикативного, приоритетным целевым государственным программам и так далее. Этот доклад вышел еще в 1997 году, 15 лет назад и, можно сказать, снял негласное табу на обсуждение методов государственного управления экономикой, существовавшее в рамках "вашингтонского консенсуса". 

Что касается результирующего вектора движения, то он будет зависеть прежде всего от того, какая из существующих и противоборствующих ныне социально-экономических моделей станет доминантной. 

Первая из таких моделей — это глобальные олигархи, которые опираются на военно-политическую и финансово-информационную мощь США. 

Вторая — это ряд крупных геополитических субъектов, элиты которых пытаются выстроить и реализовать свои государственно-корпоративные стратегии с целью создания собственных сфер влияния на основе использования национальных ресурсов. К числу таких субъектов, помимо России, следует отнести Индию и, отчасти, Бразилию. У нас, к сожалению, государство продвигает в основном сырьевые корпорации, а не высоко- или даже среднетехнологичные. 

Наконец, третья модель — это Китай, который стремится построить большое социальное государство. У них есть большая опасность свалиться во вторую из названных здесь моделей, то есть начать использовать дешевый труд своих граждан только в интересах национальной элиты, но пока им удавалось этого избежать. Впрочем, полагаю, там по данному поводу идёт серьёзная политическая борьба, и расстрелы так называемых "коррупционеров" — только видимая часть этой борьбы, своеобразная "верхушка айсберга".