Газета Завтра 899 (6 2011) - [6]

Иван Ленцев Поцелуй смерти

План реанимации Ельцина выглядел бы безупречным, если бы не одно обстоятельство, которое свело на нет весь замысел либерал-реваншистов: народ оказался совершенно безучастен к их потугам.

За неделю поистине франкенштейновской вакханалии труп не смог набрать даже тот мизерный рейтинг, что был у него в худшие времена царствования. При открытии в Екатеринбурге памятника впечатанного в стенку Ельцина была создана — в том числе, не без стараний властей — фигура полного умолчания. Горожане к монументу не пришли вообще: ни чтобы пустить слезу, ни чтобы швырнуть комом грязи.

Трансляция концерта в честь первого президента России, по признанию самих телевизионщиков, закончилась полным рейтинговым провалом: зрители не смотрели его. Газеты и журналы, осмелившиеся в эти дни выйти с фотографией знакомой одутловатой хари на обложке, не раскупались. Случилось тотальное отчуждение народом ненавистной персоны: никаких сантиментов, никакого прощения, ни единого сильного чувства — ни любви, ни даже ненависти.

В самом деле, в отношении множества иных фигур противоречивой эпохи люди до сих пор небезучастны. Назовешь имя Гайдара или Черномырдина, Горбачева или Яковлева — и получишь живую реакцию, кипение страсти, долгие споры или емкие проклятия.

Но Ельцин — наподобие страшной болезни. Напомнят о нём — и тело пронзает фантомная боль. Даже на ругань не остается сил. Всё, чего хочешь при упоминании его имени, — поскорее забыть, переключиться на другое. Прогнать морок. Умыться ледяной водой, чтобы исчезло наваждение.

Отчего бы это?

Такое бывает — когда посреди повседневности, среди размеренного распорядка твое тело вдруг пронзает дрожь, и мурашки бегут по коже. Это от соприкосновения со смертью. Привет из скорбного мира. Ужаснешься на мгновение этому мимолетному чувству да поскорее возвратишься к повседневности, в царство живых. Любое воспоминание о Ельцине — подобно этому "поцелую смерти", весточке из гибельного десятилетия. Трепет, ужас, безмолвие — и бегом несешься на свет, отдышаться.

De mortius — nihil. И спорить-то не с кем: ничего противоречивого в той личности и той эпохе не осталось. Неприятие 90-х годов — всеобщее; если в народе и сложился консенсус по какому-то основополагающему вопросу бытия, так это в отношении к ельцинскому периоду правления. Ужас и мрак — для девяти из десятка граждан. Тлен, мрак и ужас.

Вновь вернуться в 90-е, запустив на быстрой перемотке "перестройку-2"? Восстановить распад и деградацию? Возродить смерть? Некромантовы планы либеральных стратегов по сотворению голема из мертвой плоти обречены на провал. В гроб не возвращаются. Нация, воскресшая после собственной кончины, больше не умирает. Ну а играющиеся с прахом — заразятся и сами скоро сгинут.

Андрей Фефелов Ельцинские сироты

Некогда, давным-давно, я написал эссе, которое так и называлось: "Дети Ельцина". В нем проводилась нехитрая мысль. Мол, дети Ельцина — это не только его отпрыски, осыпанные бриллиантами и владеющие замками во Франции. Не только пресловутая Семья и её друзья во главе с Ромой Абрамовичем. Не только "хапнувшие" скважины и крупные предприятия олигархи. Не только чиновники, нажившие на взятках колоссальные состояния. Не только криминальные лидеры, развернувшиеся в проклятые 90-е. Не только скурвившаяся (ссокурвившаяся?) интеллигенция, начавшая искусно лизать шершавые пятки разбогатевшим обкомовским боссам…

Потомство Ельцина — это, прежде всего, обворованный, оболганный, лишенный будущего народ: грязные, бездомные дети на вокзалах; обиженные, голодные старики; женщины с растоптанными судьбами; завшивленные обитатели "картонных городов", что возникли на кромке всемирно-исторических свалок.

Между этими двумя бурными ветвями ельцинского корня — нет прямого сообщения. Но всё же они как-то таинственно связаны — одна часть непонятным образом зависит от другой. И не надо быть социологом, чтобы понять: сгинут одни — перестанут существовать и вторые…

Но то, о чем не успел сообщить я в своем эссе — это о третьей, важнейшей линии потомков Ельцина. И эта тонкая линия идет по канве преемственности власти. В каком-то смысле главные фигуранты политической жизни страны являются осиротевшими отпрысками "всенародноизбранного".

И если Путин был лично обласкан и усыновлен отцом российской демонократии, то Медведев, скорее, имеет статус талантливого внука, смело шагающего по пути намеченных дедушкой реформ.

В любом тандеме — пусть даже это будут два безработных клоуна, пьющих водку в мерзлом дворе, — срабатывает непостижимый психологический закон "присутствия третьего". То есть в какой-то момент участникам увлекательного диалога начинает казаться, что на скамейке сидит кто-то еще. И этот невидимый "кто-то" начинает незаметно вторгаться в ткань беседы: чмокать, икать и поддакивать. А потом невидимка вдруг гавкнет и расхохочется, заставив собеседников замолкнуть в изумлении.

Вероятно, во властном тандеме происходит то же самое, но, конечно, на другом, политическом, уровне.

Так, при неизбежных перегрузках и деформациях в напряженной двоевластной вертикали возникает фигура "третьего", явленная в образе восставшего из праха "дедушки Ельцина": "Отчего гробница, / Где мы в покое видели твой прах, / Разжала с силой челюсти из камня, / Чтоб выбросить тебя?" (У.Шекспир).