Газета Завтра 884 (43 2010) - [19]

Денис Тукмаков Я БЫЛ В РАЮ

Я был у Покрова-на-Нерли, я был в раю. Не выстоял в монастыре, вскочил, рванулся в луга и цветы.

     Вот переправа через железную дорогу, я чувствую висками, кадыком, почками: там, впереди — он. Храм. Невозможный, таинственный, задающий сотню вопросов. Еще не вижу его, но знаю, что храм есть, он стоит, затмевает небо — и мне спокойно: туда иду.

     Вон он, показался вдруг! Вынырнул из-под веток лесополосы. Вперился в небо единственной главою. Белеет один-одинешенек посреди несжатой Руси, на фоне нелепых линий электропередач, под высоким небом, расцвеченным инверсионными следами боингов и эйрбасов.

     Иду к нему, начинается заповедный луг. Девочки играют, бегая вокруг запряженной брички: спокойная кобыла поводит мордой, ластится под ласки, фыркает горделиво. Девичьи ленты развеваются на студеном ветру.

     Бреду, гуляю. Тропинка проложена через луг, но каждый волен свернуть, разбежаться, нахвататься трав и лепестков, искупаться в соке растений. Я ступаю смирно по обтесанным камням. Покров держит пространство, замыкает на себя окоем, хватает горизонт под уздцы. Далеко до него, но он виден весь — кроткий, ладный, вздернутый в небо, по великому праву стоящий здесь. Вот его глава, вот стать: все соразмерно, гармонично, приведено в унисон согласно вечным пропорциям.

     Долго смотреть нельзя на такое. Ступаю, пялюсь ниц, не смея поднять голову, отсчитываю шаги: десять, двадцать, сорок… На пятидесятый вздымаю взор, гляжу на вырастающий купол, вздрагиваю, снова опускаю взгляд.

     Рядом со мной — добрые друзья. Резвятся, отбегают во все стороны, не держат путь. Им всё нипочем: Нерль ли, не Нерль — им хорошо от шелеста трав, от клекота задорных речей. А я всё шагаю в разноголосье скошенных лугов, в междутемье далеких лесов. Тут великая гравитация — и вон тот самолет на высоте четыре пятьсот возвращается на третий круг, сбрасывает топливо, закладывает рисковый вираж — упадет, нет? Нет, не упал, летит к Москве — периферийной, юной для здешних мест.

     Вокруг разрослась цивилизация. Провода, мачты электропередач, вертикали-горизонтали взрезали мир, вытянулись с запада на восток, нарочно подставившись под взгляд на храм, на луг и далекие леса. Строится новый путепровод над Нерлью, мощный, звенящий силушкой: два металлических рельса убегут отсюда за тысячи верст, через Урал, в тайгу. Это реванш, грозная победа русских пространств: сначала монголы пришли сюда брать приступом города и церкви, а теперь русский мир распростер свои длани над Евразией, проткнул ее стальными двутаврами. Здесь на лугу, на орбите одинокого храма, одновременно — двенадцатый век, Владимирская Русь, — и тысячелетний прорыв в будущее.

     Я топаю, храм всё так же далеко — горит свечкой под солнцем, исходит к небу. Мой взгляд путается, раздваивается, застится чужой памятью. Я смотрю на готовый взлететь Покров и кричу не своим голосом: сын мой утраченный, Изяслав! Погоди, останься! Стой вечно в своем отдалении — недостижимый, принадлежащий уже иному миру, дай отдых глазам моим, горю моему. Привставая на стременах, я зычно ору по-монгольски: не жечь! не жечь! — и отпускаю повод, зная уже: нукеры храм не тронут. Впериваюсь в иллюминатор, холодею от мертвой тишины отказавшего двигателя, гляжу в какофонию леса, полей, строений, выхватываю Покров как центр координат, ужасаюсь: неужели грохнемся прямо здесь? Меня много, я разлит по вымощенной тропе, я говорю с Покровом на тысячу ладов, едва не теряя свой собственный.

     Солнце прощается с травой, деревьями, облаками, поднялся ветер, с воды у Покрова потянуло туманом, проступили звезды, а я всё никак не дойду до дымчатых стен, до тающего в сумерках купола. Ложится ночь, пропадают краски, неразличимы звуки мира. Я всё кружу, кружу по ладно сбитым плитам, веду хоровод под бессонной луной. Весь мир приходит в движение, ускоряется, бешено вертится вокруг Покрова, сбрасывая малых птах и монархов — и тогда я хватаюсь за эту ось русского мира, соскальзываю и воплю что есть мочи: боже! боже! боже!

Александр Проханов ЗНАМЕНИЯ

Когда князь Андрей Боголюбский, покинув великокняжеский престол в Киеве, въехал во Владимир и остановился на ночлег у берегов Клязьмы, ему было явлено чудо: явилась сама пресвятая Богородица. Именно на месте явления Пресвятой Богородицы и возник Свято-Боголюбский монастырь. С тех пор многие века здесь случаются чудеса и знамения. Мне рассказали, что в недавние годы одной паломнице было видение: что будто бы от земли, от заливных лугов к куполам Боголюбского монастыря воздвиглась лестница из лучей и некоторое время держалась как символ духовного восхождения. Другой послушник рассказал мне, как недавно в лазурном небе над монастырем возник сияющий крест и некоторое время пламенел, пока его не закрыли тучи. То был символ мученичества, который ожидает монастырь, а также знак небесной защиты.

     Одна из прихожанок, держа на руках младенца, рассказала мне о чудесном сне, который видела недавно её дочь-отроковица, и которым поделилась с монахинями обители. Ей привиделся главный собор монастыря. Посреди собора сидит на престоле Папа Римский, по одну его руку — католические кардиналы, по другую — православные иерархи и духовенство. А также много прихожан. И все они служат по католическому обряду. В стороне, связанный по рукам и ногам, избитый в кровь сидит духовник монастыря отец Петр. Он порывается уйти, но его удерживают силой. Увидев, что отцу Петру невыносимо это служение, некоторые из прихожан бросились вон из храма. Им же последовала некоторая часть духовенства. Завершение сна было таково: в светлом, чистом доме она видит отца Петра в здравии, в облачении, который служит литургию. Вокруг него те, кто убежал от папы Римского, и в доме этом царит благодать и красота.