Газета Завтра 882 (41 2010) - [27]

     Аминь!

Дмитрий Рогозин БАРОН ЖОЛТОК

Советую всем читателям "Завтра" и "Дня литературы" прочитать эту повесть Дмитрия Рогозина. Во-первых, она просто интересна. Во-вторых, она рождает и развивает традицию родословных. Мне кажется, свою повесть "Барон Жолток" Дмитрий Олегович Рогозин написал в память о своем отце, генерале советской армии Олеге Константиновиче. Повесть получилась интересной. Думаю, мы опубликовали бы её, даже если автором не значился бы известный политик и дипломат Дмитрий Рогозин. Это повесть о русской военной истории. Это повесть о российском дворянстве. Дмитрию Олеговичу есть чем гордиться. Род могилевских баронов Миткевич-Жолток не посрамил себя ни на поле русской брани, ни в делах чести. Конечно, неожиданно для нас узнать, что прапрадед героя — генерал-майор Николай Антонович Миткевич-Жолток был не просто жандармом, а полицмейстером всей Москвы, прадед Борис Николаевич благополучно миновал все репрессии и был одним из первых красных летчиков, дед служил авиационным инженером, продолжил военную династию и отец героя. Лишь сам Дмитрий Олегович оказался этаким диссидентом в славной военной династии, ушел в политики и дипломаты. К счастью, прапрадед героя в мае 1915 года, после немецких погромов в Москве, попал под обширную чистку, когда царь снес всю верхушку московского начальства, и ушел на фронт. Служил и в белой армии, у Деникина, позже уехал в эмиграцию. Там его следы и теряются. Надеюсь, после публикации повести следы отыщутся.

Владимир Бондаренко

      БАБУШКА НАТАЛЬЯ БОРИСОВНА

     Бабушка Наташа была очень сильным человеком. Только представьте себе: заболев полиомиелитом, который скрутил все её конечности в штопор, она последние девять лет своей жизни провела в постели в своей старой московской квартире, но я ни разу не видел её удручённой и жалующейся на жизнь. Наоборот, бабуля была главным оптимистом и шутником в семье. Она знала бесчисленное количество всяческих анекдотов и забавных историй, прекрасно умела их рассказывать, а потом заходилась таким заразительным смехом, что тётке Тане приходилось ставить раскалённый поднос с капустным пирогом на пол, а самой бежать к матери и просить, чтобы та остановилась, дабы "как бы чего не вышло". В общем, бабка была талантливой артисткой-комедиантом.

     Это не мешало ей быть строгой и властной с отцом, даже иногда жёсткой. Я всегда поражался тому, как мой всегда уверенный в себе батя, тогда ещё молодой красавец-генерал, жёсткий на службе, да и в семье, из кабинета которого, как мне рассказывали, некоторые нерадивые сослуживцы вылетали в минуты его гнева, как пробка из бутылки шампанского, короче, этот мой глыба-отец если и не дрожал перед своей парализованной матерью, то уж точно трепетал.

     Сюда, на улицу Дурова, мы ездили регулярно — строго по раз и навсегда установленному расписанию — аккурат после обеда каждую субботу и так засиживались часов до девяти вечера. Честно говоря, пока я был маленький, бабушка Наташа большого внимания на меня не обращала, и я сновал по комнатам и просторному коридору в поисках чего-нибудь мальчишке интересного. Иногда возвращался в большую комнату, где в углу стояла бабушкина кровать и рядом сидели и что-то обсуждали мои родители. В этот момент бабуля наводила на меня свои голубые глаза и орлиный нос и, указывая на какую-нибудь статуэтку, вдруг начинала сухо чеканить: "Этот фарфор, между прочим, держал в своих руках Александр Сергеевич Пушкин". Если же я, изнемогая от скуки, плюхался в старое кожаное кресло, баба Наташа говорила: "Не продырявь! В этом кресле любил сидеть Сергей Есенин!"

     Несмотря на своё малолетство, я уже тогда относился к словам взрослых с изрядным скептицизмом, а потому строгим указаниям бабушки следовал, но на её исторические экскурсы применительно к посуде или мебели в доме на улице Дурова не реагировал вовсе. Бабушка же была умелая рассказчица, вот я и думал, что есенинское кресло и пушкинская статуэтка — это всё так, для красного словца.

     Шло время. Я перешёл в 9-й класс, сильно вытянулся и окреп. Наталья Борисовна с удовлетворением отмечала моё превращение в юношу. В мой адрес то и дело сыпались бабушкины комплименты, перемежаемые поучениями. Мне казалось, что вот-вот она позволит мне присесть к её кровати и выслушать целый набор нотаций. Для меня это было важно, так как для остальных членов моей семьи сия её милость означала бы мой переход в возрастной ценз "человека разумного".

     Люди не могут не чувствовать приближения своего конца. Даже если все вокруг, в том числе и врачи, говорят, что "всё как всегда". Как-то в один из традиционных субботних вечеров отец раньше обычного засобирался домой. В воскресенье он должен был лететь на Дальний Восток, вставать надо было засветло, чтобы успеть на аэродром Жуковский к назначенному на раннее утро спецрейсу. Мама вместе с тёткой понесла чайный сервиз на кухню. Я подошёл к бабушке, наклонился над ней, чтоб поцеловать её щеку, но она своими худыми изогнутыми пальцами стиснула мою руку, велела присесть и кое-что важное послушать. Это было настолько ново и непривычно, что я запомнил наш разговор с фотографической и магнитофонной точностью.