Газета Завтра 874 (33 2010) - [28]

     Ещё одна моя беда — я никому в официальной поэзии не нужен. Все крупные признанные имена нашей так называемой "современной русской поэзии" работают либо в издательствах, либо в редакции, либо на радиостанциях. Все друг другу нужны, наработаны технические связи. Ты меня напечатаешь — я тебя на радио приглашу, я тебе — критическую статью, а ты мне — книжку выпустишь. А от Емелина никакого толку — он в церкви разнорабочим работает. Издать не может, премию выписать не может. Максимум благодарности — бутылку может поставить.

      "ЗАВТРА". На Селигер бы поехали?

     В.Е. Селигер? Всё-таки это совсем другой мир. И, пожалуй, я не понимаю демонизации Селигера, но сам бы туда не поехал. Как говорится, пацаны не поймут. Тем более, там сухой закон.

     Я всё-таки сын своего времени. Публично любить начальство, членов партии и правительства, в пионерлагере, школе, на работе или еще где — как-то не было принято. Дома, под одеялом — да, пожалуйста. Сейчас произошли перемены — пришли новые ребята, нравится им хвалить начальство — ради Бога. Но я человек старого пошиба — не было принято вслух славословить начальство.

      "ЗАВТРА". А куда Емелин точно не пойдёт?

     В.Е. В журнал "Воздух", в издательство "Арго-риск", "Колонна". Имидж у меня такой, неподходящий для тамошних людей. Они себя гордо величают "стигматизированными меньшинствами". А я — большинство, и ни капельки не стигматизированное. Меня они "жлобохамом" и "люмпеном-реваншистом" зовут. Мне с ними связываться — только репутацию губить. Читателей потеряю, а что приобрету? Место в лонг-листе Премии Андрея Белого? Пусть засунут себе в то место, через которое их стигматизировали. Вообще я как сформировался в московских дворах лет в 13-14, так подростком и остался. Приходили ребята с малолетки, объясняли, что есть такие "стигматизированные", и с ними не надо иметь дело. Не надо в тюрьму сажать, в правах ущемлять, парады запрещать — просто дела иметь не надо. С тех пор я такой персонаж. Меняется культура, дворов и законов тех уже нет. Но я так вырос и стараюсь держаться подобных представлений.

     Все мы играем роли, как в сериалах. И мне очень нравится, что моя роль весьма раздражает наших поэтических генералов, поэтому я буду её играть.

      "ЗАВТРА". Что привело в сеть?

     В.Е. В моём Живом Журнале (http://emelind.livejournal.com/) я могу выкладывать тексты по мере их написания, и люди будут их читать. Пока книжка выйдет, надо набрать текстов на книжку. Это минимум год. А тут можно вывесить, не дожидаясь.

     На самом деле, мне довольно комфортно в той нише, в которую меня вытолкали ребята из "официальной поэзии". Единственно только — жить скучно. У поэтов мэйнстрима полно развлечений в жизни: поездки, фуршеты-банкеты. А я живу просто: работа, водка, телевизор, похмелье. И.т.д.

      "ЗАВТРА". Зачем телевизор-то?

     В.Е. Не знаю, как-то не могу без телевизора. Без него чувствую, будто отрезали что-то.

      "ЗАВТРА". Источник вдохновения, окно в реальность?

     В.Е. Источник вдохновения — скорее Интернет. Я долго жил один. Приходишь домой, включаешь — и ты вроде в компании. Но я его не смотрю, это разные вещи. С телевизором могут быть три вида отношений: не включать, смотреть, не выключать. У меня последнее.

      "ЗАВТРА". Хотелось бы туда попасть? В какую программу, а в какую категорически нет?

     В.Е. Иногда кажется, что хотел бы, иногда — нет. К Гордону не хотелось бы... И у Познера не хотелось бы оказаться. Есть особенно нелюбимые мной, не примите за антисемитизм. Они берут на себя больше, чем просто поддержка разговора умных людей. Они чувствуют себя какими-то пророками, властителями дум, объясняющими быдлу, как жить надо. А их дело — банальный конферанс. Тем более, что оба мутные, с подозрительным прошлым и паспортами других государств в кармане.

      "ЗАВТРА". Есть опыт взаимодействия с культурными сообществами, люди, с которыми общаемся. Иногда возникает смутное чувство, мрачное подозрение — что это культурная Россия, сконцентрированная в одном месте. Круг, описываемый через знаковые среды, всем известные места, события. И почти ничего по России, кроме кружков, которые как-то завязаны на эти же среды, нет. Встречаются частные инициативы, но сообществ почти нет.

     В.Е. В Питере есть среды, но они тоже ориентированы на Москву. Россия всегда была столицецентричной страной. И в девятнадцатом веке поэтом можно было стать, прогремев в Петербурге или Москве, войдя в какие-то кружки. То же и во Франции — надо завоевать Париж. Вот в Америке необязательно стремиться в Вашингтон или Нью-Йорк.

     Важно ещё оказаться в нужное время, в нужном месте. Лет двадцать назад существование вне Москвы тоже было катастрофой для поэта. Огромное пространство было занято заново открытыми и переизданными классиками двадцатого века, а небольшое пространство современных было занято попавшими в луч света концептуалистами и метареалистами.

     Была перестройка-горбачёв. Приехали западные слависты, которых Набоковым и Пастернаком уже не удивишь, всё это было хорошо изучено. Нужно было что-то свежее, советское, родившееся в недрах. Концептуалисты оказались ко двору. А метареалисты, поскольку люди были пьющие, свой шанс, как бы помягче выразиться, проворонили.