Газета Завтра 863 (22 2010) - [24]

     Опять же, мне кажется некорректным сравнение европейских репрессивных законов за отрицание холокоста с обсуждаемой статьёй УК РФ. Поскольку статья за отрицание холокоста более конкретизированна — понятно, что это такое, понятно, что тебе будет, если ты сделаешь определённые действия. А вот из обсуждаемой статьи ничего такого не вытекает.

     И опять же, редакция этой статьи ушла далеко от изначальной мысли. Здесь вообще нет ни слова про СССР, ни про нашу страну. А все видят, что преуменьшается именно роль Советского Союза. А в тексте этой статьи этого не видно.

     Мне не очень хочется сравнивать Европу и Россию. Потому что где-то хуже, где-то лучше. На сегодняшний день в Европе существуют достаточно устоявшиеся правила, нравятся нам они или нет — это другое дело. Что касается конкретно Европейского суда, то для меня как для адвоката здесь всё ясно — это эффективное средство правовой защиты моих подзащитных, граждан Российской Федерации. Поэтому для меня не стоит вопрос: хорошо это или плохо? Мы ратифицировали соответствующую конвенцию, Европейский суд — это часть нашей правовой системы. Конвенция о защите прав человека и основных свобод — это часть нашей правовой системы, поэтому гражданин имеет право защищаться всеми возможными способами, а я как адвокат обязан ему в этом помочь. Кроме того, нельзя смешивать Европейский суд и другие европейские институты, которые подчас действительно наполнены политизированными крикунами, но, знаете, есть поговорка: "Хороших людей больше, но плохие более заметны".

     Суд постороен на других принципах. Даже если бы он и хотел быть политизированным, это настолько сложная машина, что она вынуждена принимать решения, соотносящиеся с правом. Поэтому решения Европейского суда — они менее политизированные и в гораздо большей степени правовые. Поэтому в Европейском суде может найти защиту, по привлечении к ответствен- ности, и либерал, и коммунист, и националист, и кто угодно. И факт политической ориентации не будет принят во внимание в такой степени, как это могло бы быть принято в Парламентской ассамблее или где-то ещё в общеевропейских органах.

     Поэтому для меня Европейский суд — это всего лишь навсего ещё одна инстанция, дополнительный суд, в который я как адвокат могу обратиться в интересах своих подзащитных, с удовольствием туда обращаюсь и имею некоторые определённые результаты с которыми вынужденны считаться наше говсударство, наша правовая система.

      ZЕК. Однако околоофициальная пропаганда, в частности — прокремлёвские молодёжные организации, утверждают, что Европейский суд —это всего лишь инструмент давления на Россию, и необходимо бойкотровать и сам ЕСПЧ, и его решения.

     Д.А. К счастью, это не им решать. Хочу сказать, что я не считаю молодёжные прокремлёвские движения какой-то силой. И не вижу, что бы они озвучивали на серьёзном уровне какие-то большие идеи.

     А те, кому положено решать — президент, премьер-министр, Совет Федерации, правительство, Государственная дума — они отношения с Европейским судом не ставят под сомнение совершенно. Наоборот, эти отношения будут крепнуть и развиваться.

     А так, безусловно, что некоторая часть нашего чиновничества, может быть, и хотела бы, чтобы не было такой дополнительной системы контроля, как Европейский суд. Чтобы мы не имели возможности туда обращаться. Дескать, потому что это "вынесение сора из избы", хотя на самом деле — это судебные органы, на которые они не могут воздействовать.

     Что особенно прискорбно для них в свете некторых тонкостей сложившейся в России юридической практики.

     У нас вообще нет термина "политические преследования", нет термина "политический процесс", но, на мой взгляд, антиэкстремистское законодательство наиболее близко к тому, что называется политическими преследованиями, преследованиями за убеждения.

     Вот, например — люди совершают какую-то акцию, протестуют против чего-то, те же национал-большевики. И их судят за участие в деятельности запрещённой организации, Национал-Большевисткой партии, которая признана экстремистской организацией. То есть судят не за конкретные действия — за хулиганство, за умышленное уничтожение имущества или ещё что-то, — а именно за участие в деятельности политической организации, пусть на сегодняшний день и запрещённой.

     То есть хулиган — он и в Африке хулиган, а вот когда на человека ставится клеймо "экстремист", то уже можно говорить о том, что процесс политизируется.

     Хотя есть много процессов, на мой взгляд, которые при определённых условиях можно было бы назвать политическими, а не правовыми.

     Вот, скажем, всем известное дело Сергея Аракчеева. Мне кажется — это моё личное мнение и как адвоката, и как гражданина, — что здесь было принято не правовое, а именно политическое решение.

     Потому что как юрист, закончивший МГУ, и кафедру Конституционного права, что в данном случае немаловажно, я никогда не соглашусь с тем, что можно произвольно определённую группу населения, а именно — военных, которые участвовали в контртеррористической операции в Чечне, взять и вот так поразить в правах — лишить их права на суд присяжных. Все имеют право на суд присяжных, а они почему-то не имеют! И отменить на основании этого, на мой взгляд, ничем не обоснованного поражения в правах два оправдательных приговора, и уже осудить человека к 15 годам лишения свободы без присяжных.