Газета Завтра 848 (7 2010) - [27]

     Похоже, за это время, как минимум — за вторую половину ХХ столетия, исчез или был утерян какой-то важнейший творческий секрет. И, чтобы восстановить или найти его, наверное, нужно обратиться к самым истокам великой русской литературы прошлого...

     Эпоха, к которой относится создание "Горя от ума", называется "пушкинской" и "золотым веком русской поэзии". Именно тогда, в 1818-1841 годах, от "Руслана и Людмилы" Пушкина до гибели Лермонтова, собственно, и возникла русская литература как уникальный феномен отечественной и мировой культуры. Несомненным толчком к тому, безусловно, стала Отечественная война 1812 года, завершившаяся разгромом наполеоновского "нашествия двунадесять языков" и бурным ростом русского национального самосознания, затронувшим практически все слои российского общества, но прежде всего — высшие, дворянские, где, собственно, и начался "термоядерный синтез" традиционной русской народной и православной культуры с достижениями культуры европейской.

     Всё, что в Европе XVIII—начала XIX века существовало в неких достаточно строго очерченных временных и даже пространственных границах: классицизм, сентиментализм, романтизм, натурализм, реализм, — усваивалось и перерабатывалось этой средой сразу и вместе, как некая целостность. Знаменитую мольеровскую фразу: "Я беру своё добро там, где его нахожу", — можно считать одной из основных характеристик русского литературного процесса тех лет.

     Системно-синтетический характер "Горя от ума" не подлежит сомнению. Начнем с простейшего, казалось бы, вопроса — о жанре этого произведения.

     Комедия ли это? Да, безусловно — это и комедия тоже. Но не только и даже не столько комедия. Образы Репетилова, Скалозуба, Загорецкого, графинь Хрюминых, бабушки и внучки, четы Горичей, князя Тугоуховского с княгиней, женой его, с шестью дочерями, — вне всякого сомнения, суть образы комические. Но... за каждым из них явно просматривается иное измерение бытия.

     Прежде всего это касается, например, полковника Сергея Сергеевича Скалозуба. Вот его ответ на замечание Фамусова о собственном брате: "Имеет, кажется, в петличке орденок?" — "За третье августа; засели мы в траншею: /Ему дан с бантом, мне на шею" . Обычные примечания к тексту пьесы говорят о том, что имеются в виду, соответственно, орден святого Владимира с бантом, который носили на груди, и орден святой Анны, который надевали на ленте на шею, но никто не обращает внимания на дату 3 августа (старого стиля) — видимо, предполагая, что она поставлена здесь разве что "для стихотворного размера". Между тем, как раз с 23 мая по 3 августа (старого стиля) 1813 года боевые действия между войсками Наполеона и Шестой союзной коалиции не велись, поскольку действовало Пойшвицкое перемирие. 31 марта 1814 года войска союзников вступили в Париж, так что и к этому году "3 августа" отнести уже нельзя. Варианты с русско-турецкой войной 1806-1812 гг. и русско-персидской войной 1804-1813 гг. также следует отвергнуть, поскольку в них война носила подвижный характер, и русские войска в траншеях вообще не отсиживались. Следовательно, речь может идти только о 3-м (15-м по новому стилю) августа 1812 года ( "Я с восемьсот девятого служу…" ), а эта дата относится ни много ни мало — к героической обороне Смоленска, участники которой обеспечили соединение армий Багратиона и Барклая де Толли, а также их организованный отход в сторону Москвы. Так что полковник Скалозуб — не только "созвездие маневров и мазурки" , "и золотой мешок, и метит в генералы ". Он — профессиональный военный, боевой офицер. "И знаков тьму отличья нахватал; / Не по летам и чин завидный" , — да уж, не по летам, но, видимо, по заслугам. А то, что себе на уме (это особенно видно в сцене первой встречи с Фамусовым, когда Скалозуб, явно наслаждаясь, лицезреет угождающего ему вельможу и гудит "густым басом": "Зачем же лазить, например, / Самим!.. Мне совестно, как честный офицер…" — нет бы попросту помочь хозяину "отвернуть отдушничек", т.е. форточку) умело "косит" под болвана и "делает карьеру" — это уже особенности личного характера и общественного статуса. Очень похоже на то, что пока Чацкий приводил в чувство упавшую в обморок Софию, Скалозуб лично осматривал свалившегося с лошади Молчалина, "жалкого ездока", и оказывал ему помощь, вплоть до перевязки, хотя вовсе не обязан был это делать.

     Так что комическим данный образ можно признать лишь в одном, достаточно широко развернутом в пьесе, но строго определенном отношении: отношении личности к своему социальному "я"...

     Стоит отметить, что Грибоедов использует вроде бы свойственный классицизму приём наделения своих героев "говорящими" фамилиями, однако все они имеют не однозначный, а двойной или даже тройной смысл. Тот же Скалозуб — не только "зубоскал", не только "скалит зубы", но и "Скала-зуб". Репетилов — не только "повторяет" (от франц. repeter) чужие слова и идеи, но и "репетует", то есть повторяет их громко, крикливо, а также пресмыкается перед ними, как рептилия. Фамусов — не только "видный, выдающийся, знаменитый" человек (от англ. famous — кстати,