Газета Завтра 816 (28/2009) - [30]

Андрей ФУРСОВ.

Я бы хотел высказать свое мнение относительно прохановского романа - вернее, просто изложить те три концепции, к обдумыванию которых он меня подтолкнул. Когда я читал "Виртуоза", я подумал: а почему, собственно, у нас такая сверхразложившаяся верхушка? В романе распад показан очень ярко. Я думаю, что сверхразложение нынешней постсоветской верхушки - это результат наложения нескольких процессов. Первый процесс - это логика разложения советской верхушки в 70-е годы, второе - это способ обретения богатства и власти в 90-е годы, а третий процесс - это то, что связано с нашей интеграцией в мировую систему. Я думаю, что в конце XX века мировая верхушка переживает вторую мутацию. Первая мутация была в конце XIX века сразу после смерти королевы Виктории, когда европейская аристократия, в результате нескольких переговорных встреч, приняла решение, что можно вступать в браки с представителями финансового капитала, даже если они евреи. И началось очень быстрое сращивание европейской аристократии и финансовой верхушки. Я думаю, что в конце ХХ века происходит очередная мутация, но только здесь уже идет сращение финансово-аристократического блока с криминальным. Процесс этот идет во всех странах мира. В этом отношении криминальный распад нашей верхушки идет по тому же сценарию, что и во всех странах мира. Интеграция позднего Советского Союза и постперестроечной России в мировую криминальную систему, безусловно, обогнала интеграцию в легальную систему. Есть еще один политэкономический процесс, который очень многое объясняет в нашей ситуации. Это соотношение двух скучных процессов - первоначальное накопление капиталов и капиталистическое производство. В Европе эти два процесса были диахронными, и первоначальное накопление капитала, то есть передел собственности, не имело к капитализму никакого отношения. Он создает для него фундамент, расчищает площадку. А на периферии, полупериферии и у нас в 90-е эти два процесса сосуществовали. Первоначальное накопление постоянно подсекает капиталистическое производство и блокирует его. То есть здесь не только капиталистическое общество не может нормально возникнуть, но здесь вообще не может возникнуть нормальное общество, нормальная система. Здесь существует процесс самовоспроизводящегося разложения. И образующий элемент как раз верхушка, с ее моральным разложением. Единственной организующей единицей подобной дезорганизации может быть клан. Социальное время распадается, нет единого времени. Эти люди живут вне времени. Вторая вещь частная, мне она показалась интересной. Роман подтолкнул меня к ней не на уровне понятий, а на уровне эмоций. "Нулевые" - это последняя самоотрицающая фаза коммунистического порядка. Это передел коммунистического порядка, это его отрицание. И в этом отношении "нулевые" очень похожи на пореформенную Россию, потому что пореформенная Россия - это была, безусловно, фаза самоотрицания самодержавия. Если внимательно прочесть одну из лучших книг ХХ века - это воспоминания старшего Врангеля, от отмены крепостного права до начала большевиков, то так, как он описывает Россию конца XIX начала XX века, он прямо там пишет - олигархизация власти. Власть становится совокупной с олигархами. И начинает вместе с буржуазией грабить население. Таких вообще случаев в русской истории было два. Это конец XIX-начало ХХ века, и конец ХХ-начало ХХI века. Во всех других случаях власть, то есть то, что мы называем государством, очень внимательно следило за аппетитом правящей верхушки. Не потому что она очень любила население, а потому что сверхэксплуатация нарушала порядок. И последнее, самое интересное для меня, - это метаистория. Когда я читал роман, я подумал, почему в русской истории так много метаистории, почему так много происходит вещей, которые в саму историю и не укладываются. Александр Андреевич говорил, что метаистория - это вещь внеземная. А я подумал, можно ли дать земное объяснение, социо-историческое - собственно метаистории в целом и метаистории отечественной в частности. Да, такое объяснение можно дать, если выйти за рамки социальных систем. Помимо систем, в истории есть субъекты. История - это взаимодействие субъекта и системы. Метаисторичность - это доминирование субъекта над системой. В каких ситуациях субъект выходит на первый план? Первое - это слом систем - революция. Здесь необходимость и случайность уравновешиваются, системы попадают в точку бифуркации. Второй момент - это когда в обществе слабо выражена системная характеристика. Когда нет или мало институтов - это как раз наш случай. Что такое русская власть? Это автосубъект, субъект сам по себе, который не пускает других субъектов. И эта власть плохо институализирована. Как только у этой власти возникают проблемы, она тотчас же собирает чрезвычайные комиссии. Опричнина, петровская гвардия, и так далее. Теперь, если посмотреть вообще на ход русской истории, то есть сравнивать самодержавие и коммунистический порядок, то там проигрываются несколько фаз (при коммунистическом режиме несколько быстрее): смута, демонархия (это Иван Грозный, Петр Первый, Сталин, это жесткая власть, практически не институализированная, с опорой на разные слои народа) и оттепель (Елизавета, Екатерина, Хрущев). Бывают попытки возврата (Павел, Андропов). Я понимаю, что подобные аналогии носят поверхностный характер, но они, как мне кажется, имеют определенный смысл. За оттепелью идет застой (Николай Первый, Брежнев), а затем начинается новая смута.