Газета Завтра 753 (17/2008) - [37]

Адекватна изысканному строю спектакля его легкая утонченная сценография. А вот костюмы действующих лиц решены, на мой взгляд, более гротескно, чем того требует стиль музыки Вебера. Особенно карикатурно выглядят уборы, украшающие головы ростовщика Омара и других кредиторов Абу Гассана. Но это — вещи легко исправимые. На то и премьера, чтобы по ходу дела кое-что менять. Зато совсем хорошо, что в театре наконец-то появился, пусть и небольшой, но свой оркестр. Музыка Вебера обязана быть живой, исполняться теперь и сейчас. Дирижер Константин Науменко показал, что не только прекрасно понимает это, но и умеет тонко чувствовать музыку этого автора.

По всему видно, что артистам, играющим в спектакле, радостно это занятие. Приятно удивил Виктор Леонтьев, играющий Абу Гасана. От его некоторой неповоротливости, наблюдавшейся прежде, здесь не осталось и следа. Ему есть куда расти, в чем совершенствоваться, но успехи — налицо. Неплохо смотрится в роли Фатимы Елена Артамонова. Однако ей надо помнить, что исполнение арий Вебера наряду с виртуозным владением голосом требует немалой глубины чувств, "умного сердца". В целом весь ансамбль артистов произвел хорошее впечатление, что долгими, горячими аплодисментами не преминула отметить и публика.

В восприятии спектакля не последнее место занимает его программка. Его создатели обычно не уделяют ей внимания, и она выглядит "как нелюбимое дитя в семье родной". На сей раз этого не скажешь. Она составлена и выполнена с таким вкусом и выдумкой, что просто приятно держать ее в руках. Поэтому в заключение я с удовольствием называю имя ее автора. Это — художник, лауреат Государственной премии России Станислав Шавловский.

Тит ТАК!

Двадцать лет назад на крышу семиэтажного здания на Пушкинской площади взгромоздился колоссальный неоновый стенд с рекламой «Кока-колы». Это событие ознаменовало начало многолетней оккупации Москвы крикливой, назойливой, застилающей город рекламой.

Гигантские биллборды, натыканные в заповедных зонах, действуют как оружие подавления. По степени воздействия они сродни психическому террору — яркие латинские буквы бьют наотмашь по зрачкам и по темечку. Гуляя по центру Москвы, порой почти физически ощущаешь, что родное, любимое лицо заплевали какой-то химической слизью.

Но времена меняются, новые ветры подули над страной. И вот уже главный паровоз в процессе превращения Москвы в филиал Лас-Вегаса, заговорил о "рекламном беспределе" и о необходимости отчистить заповедные зоны от циклопических рекламных вывесок.

Как говорится, флаг ему в руки. Ведь избавить Москву от хамской рекламы — не только желательно, но и возможно. А вот вернуть городу снесенные памятники старины, исправить уродованные лужкостроем столичные виды получиться, увы, едва ли.

Советские гвардейцы швырнули нацистские штандарты к подножию кремлевской стены.

Неужели наступит тот благословенный день, когда замордованное коммерческой рекламой население собьет со столбов остатки пошлых вывесок и город вздохнет спокойно, предстанет перед нами во всей своей величественной серьезности.

Юрий Рябинин НЕ ПО-ЛЮБОМУ, А ПО-РУССКИ!

Друг или враг нам язык? Не тот, что во рту, — он, понятно, враг, по пословице, — а тот, который служит средством общения. Судя по тому, как к нему стали относиться в последнее время очень многие носители, язык для нас теперь по крайней мере не друг. Потому что друзей так не подводят, не предают.

В одной нашей финно-угорской республике крупный чиновник, в оправдание своего безразличного отношения к национальному языку, ответил: ну и что, что язык исчезнет? — народ-то останется!.. Этому и другим подобным же языковедам полезно бы знать историю древнего прибалтийского народа — пруссов. Этих пруссов никто не уничтожал, не вырезал, никаких этнических чисток против них не осуществлялось. А просто пришли с запада тевтоны, покорили Пруссию и заставили местных жителей говорить по-немецки. Век заставляли, два заставляли. И добились своего: прусский язык исчез. И где же теперь сам народ? Где вы, пруссы? Отзовитесь! Но что поделаешь — в понимании большинства наших чиновников народ — это по-прежнему лишь "людские ресурсы", а человек — не носитель определенной культуры, а социальная единица, элемент электората, и не велика беда, если он начнет говорить на другом языке, главное, чтобы оставался работником, винтиком в их механизме.

Сейчас русский язык так варварски и массированно искажается, что складывается впечатление, будто Россию тоже покорили какие-то тевтоны, только не иноземные, а наши собственные, внутренние. И им в лучшем случае, как тому провинциальному чиновнику, безразлично, на каком языке мы будем говорить. А в худшем — они еще и сами насаждают нам свой новояз. Кроме любимых ими иностранных заимствований, которые они по недоразумению почитают "высоким стилем", свидетельствующим об их социальном и образовательном превосходстве над простыми, темными массами, эти бациллоносители уродуют и собственно русскую речь, безжалостно заражая болезнью кого ни попадя.

Причем, если большинство заимствований у нас, паразитируя в синонимическом ряду с традиционными русскими аналогами, как новоявленный "кастинг" с исконным нашим "отбором", доставляют скорее эмоциональные неприятности, но по крайней мере не грамматические, то отдельные новшества в чисто русском словотворчестве наших тевтонов являются именно грамматическими нарушениями. Формы они приобретают подчас самые причудливые.