Газета Завтра 616 (37 2005) - [2]

А.П. Почему вы не уехали подобно Березовскому, Гусинскому, Невзлину? Хотели снискать "мученический венец"? Получить эффектный старт для политической карьеры — тюрьму?

М.Х. Без России мне неинтересно. Я — частичка российской цивилизации. Не могу я долго жить там, где не слышно русского языка, русской поэзии и прозы, где не ведутся типично русские "кухонные" дискуссии о судьбах мира. Потому, собственно, никакой "базы" на Западе я не создал. Хотел бы уехать — продал бы ЮКОС еще в 2001 году и отвалил бы с тридцатью миллиардами долларов. Но быть действующим русским политиком гораздо интереснее, чем отставным постсоветским миллиардером, на которого косо посматривают агенты ФБР. От тюрьмы и от сумы я, как и требует наша национальная традиция, никогда не зарекался. Потеряв собственность и внешнюю свободу, я вышел на совершенно новый уровень свободы внутренней, стал независимым ни от чего, кроме своей совести и своих убеждений. Так что жизнь, я считаю, только начинается.

А.П. Чем для вас стала тюрьма? Испытали социальный и физический шок? Не тюрьма ли послужила причиной вашей "переоценки ценностей"?

М.Х. Некоторый шок, конечно, был. Но он был вызван не самим фактом ареста — о том, что я скоро окажусь в тюрьме, меня заранее предупреждали хорошо информированные люди — а скорее его обстоятельствами. Раннее утро холодной субботы, Новосибирск, аэропорт, захват прямо в самолете. Но шок быстро прошел. Я сразу решил для себя, что никаких позорных бумаг в обмен на быстрое освобождение подписывать не буду. Скоро 2 года, как меня посадили, и я вам скажу: жить в тюрьме, несмотря на все трудности, — можно. И если ты спишь спокойно и пребываешь в ладу с совестью, то и в тюремной камере тебе может быть вполне комфортно. Я всегда — даже будучи, по версии "Форбса", самым богатым человеком России — оставался противником разухабистого потребления. Никаких дворцов и яхт у меня не было, в кутежах с цыганами и медведями никогда не участвовал. Жили мы с женой и детьми, по меркам крупного русского бизнеса, поверьте, более чем скромно. Поэтому и тюремный образ жизни не стал для меня таким уж страшным потрясением. Что же до моих концепций — да, конечно, тюрьма стала учительницей для меня, как и для огромного числа других узников прошлого и настоящего. Во-первых, тюрьма дала мне время для размышления и созерцания, которого так не хватает в суете каждодневной бизнес-жизни. Во-вторых, — возможность читать умные книжки. В СИЗО я почти что получил высшее гуманитарное образование. В-третьих, я понял, чего стоят те или иные люди. В общем, как всегда, как водится: спасибо моей "Матросской Тишине".

А.П. Недавно я написал передовицу: "Тюрьма-матушка и ее сын Ходорковский". Мне кажется, я кое-что угадал.

М.Х. Тюрьма, как я уже сказал, стала для меня своего рода освободительницей. От груза ненужных обязательств, мутных заблуждений и дурацких предрассудков. В "Матросской Тишине" я окончательно пришел к ряду выводов, которые буквально подталкивают меня в спину, позволяя жить, действовать и уповать на лучшее.

А.П. Вы сбросили с себя бизнес, как сбрасывают балласт на воздушном шаре, и воспарили в политику. Может, сбросите и политику?

М.Х. Многие годы я находился в позиции, так сказать, "активного политического наблюдателя". Поддерживал тех, кого считал правильными профессиональными политиками. Потому что быть бизнесменом и политиком одновременно — почти невозможно. Бизнесмен просто вынужден отстаивать, в первую очередь, свои доходы и собственность, а не идеи и убеждения. А политика так не делается. Государству очень легко указать предпринимателю его специфическое место, пригрозив арестом счетов или других активов. Настоящий же политик должен быть свободен от всей этой ерунды. Только тогда он может называть белое — белым, а чёрное — чёрным.

А.П. Мне кажется, что ваш "левый поворот" — это лишь фаза в вашей мировоззренческой эволюции. Вас ждет осознание философии "национально-освободительной борьбы", осознание "Большого проекта" для всей нации в целом, — всех слоев, всех классов, всех культур и конфессий.

М.Х. Что же касается "левого поворота", то я уверен, что он и неизбежен, и необходим России. И дело вовсе не в том, поможет ли такой поворот в политике заключенному Ходорковскому быстро выйти на свободу. Сегодня перед Россией объективно — подчеркиваю, объективно, независимо от того, что думают по этому поводу Ходорковский, Путин или Проханов — стоят гигантские задачи. Первая: сформулировать стратегию национального развития на 100-120 лет вперед. Стратегию, которая будет предполагать прорыв в постиндустриальный мир, отказ от сырьевого характера экономики в пользу экономики знаний, форсированное развитие Сибири и Дальнего Востока, повышение численности населения хотя бы до 220-250 млн., а лучше — 300 млн. человек. Вторая: мобилизовать народ и сплотить его вокруг политической элиты ради реализации такой стратегии. Но в условиях, когда политическая элита рассуждает только в категориях "ты мне — я тебе", "зачем тебе это нужно?", а народ держит за бессловесное стадо, ни новая стратегия, ни национальная мобилизация невозможны. Левый поворот будет означать как радикальную модернизацию элит — то есть приход новых людей, ориентированных на долгосрочное созидание, — так и преодоление катастрофического отчуждения между элитами и народом. Для этого и нужна активная социальная политика, народ должен понимать, что все граждане России решают общие задачи, и у нас у всех, в конечном счете, общие интересы, связанные с возрождением великой страны. Кто не хочет называть такой поворот левым — пусть не называет. Дело не в терминологии. Да и делать его должны не только коммунисты и не только левые.