Газета Завтра 588 (9 2005) - [28]

БУДУЩЕЕ РОССИИ. Продолжение. Начало в № 7

БУДУЩЕЕ РОССИИ. Продолжение. Начало в № 7

Академик Игорь Шафаревич

БУДУЩЕЕ РОССИИ. Продолжение. Начало в № 7

ЗАПАД И РОССИЯ То полное подчинение Западу, которое мы переживаем сейчас, наступило не внезапно. Это был длительный процесс, занявший около 300 лет. Первые изменения в сторону частичного подчинения западному влиянию связывают обычно с эпохой Петра Первого. Конечно, это приближенно, начались они раньше. Эти изменения начались с освоением Россией достижений западной цивилизации, хотя вся страна в целом сохраняла свои традиции. Можно сравнить это с тем, что человек как бы выучил иностранный язык, не утеряв своей национальности. Россия благодаря этому смогла противостоять давлению Запада в целом, в войне со Швецией при Петре Первом, Наполеону, Гитлеру. Она избежала судьбы Индии или Китая, не стала колонией, достигла своих естественных географических границ. И в результате влияния западной, постренессансной цивилизации на русскую, основанную на православной и византийской цивилизацию, возникла великая русская культура XIX века.

Однако этот процесс был далеко не безболезненным для России. Произошел раскол между высшим слоем в обществе, в большей или меньшей степени усвоившим плоды западной цивилизации, и основной частью народа, продолжавшей жить в прежней традиции. Меня наглядно поразило это явление, когда я прочитал описание того, как в 1918 году окрестные крестьяне жгли Михайловское. Причем отнюдь не с целью грабежа, а весело, с плясками под песни и под гармошку. С другой стороны, в России, в правящих ее сословиях, образовался слой людей, подпавших под полное влияние Запада, вечно боявшихся, что их примут не за западных европейцев, а за русских. Благодаря этому политика России часто отстаивала вовсе не русские интересы. Однако к ХХ веку Россия все же в основном сохранила свою национальную идентичность. Она осталась глубоко монархической, православной страной.

Главное же радикальное различие в путях России и Запада заключалось в отношении к крестьянству. А это был коренной для России вопрос, так как к началу ХХ века еще 80% населения России составляли крестьяне. Западный капитализм возник за счет разорения крестьянства и перемалывания части его в городской пролетариат. В Англии это было связано со сгоном крестьян с их общинных земель. В США процесс зашел так далеко, что сейчас там только 2-3% населения заняты постоянно в сельском хозяйстве. Хотя около 25% экономики работают на него: машиностроительная, химическая промышленность и так далее. То есть общество максимально стремится сократить контакт с деревней, с землей, как с чем-то опасным вроде радиоактивных материалов. В России же сохранение крестьянства было не только стремлением самого крестьянства, но и сознательной целью администрации. Еще при реформах 1861 года, при освобождении крестьян, была сохранена община именно с целью предотвратить пролетаризацию деревни.

Когда же стало ясно, что община сковывает экономическое развитие, то планы ее реформирования разрабатывались министром Александра III Бунге, позже комиссиями Витте и наконец воплотились в реформах Столыпина. Но что самое значительное, в России был найден реальный тогда путь развития сельского хозяйства в условиях высокоиндустриального общества, а именно — кооперация. Ученые и одновременно общественные деятели этого направления назывались аграрниками. Это были Чупров, Кондратьев, Чаянов, Бруцкус, Студенский и другие. Удивительно, что в Англии и в США существовало такое же движение и даже с таким же названием. Но в то время, как в Англии и США это ограничивалось манифестами (в Англии об этом писал известный писатель Честертон, в США — менее у нас популярный Тейт), в России кооперативное движение приняло колоссальные размеры. Перед Первой мировой войной им было охвачено более половины крестьянского населения, считая с семьями.

Здесь происходило действительно столкновение разных принципов. Крестьянский труд предполагает личное решение: что и как сеять, как жать, когда жать, когда свозить и так далее. В этом смысле он столь же творческий, как труд поэта или ученого. Внешне крестьянин столь не похож на поэта, что трудно поверить в сходство их дела. Но главное, самое существенное — совпадает. С той разницей, что пока общество не приобрело чисто городской характер, земледелие остается единственной формой творческого труда, открытого для большей части населения. Как пишет Чаянов, к крестьянскому хозяйству неприменимы понятия стандартной политэкономии — рента, эксплуатация, доход. Там была, как он пишет, своя концепция выгодности. То есть выгодой для крестьянина был не доход, а возможность заниматься своим трудом. И то же, я думаю, сказал бы и любой художник или ученый о своей работе. Благодаря этому, говорит Чаянов, индивидуальное трудовое крестьянское хозяйство в кризисных ситуациях оказывалось более устойчивым, чем хозяйство, ориентированное на доход. Оно могло какое-то время мириться с уменьшением дохода, не идти на увеличение усилий, не оправданных доходами. Но именно благодаря этим чертам оно плохо интегрировалось в капиталистическое хозяйство. Ведь рынок функционировал только в терминах цен и доходов. Да и весь дух западной цивилизации, представляющей себе мир как машину, был крестьянскому хозяйству противоположен.