Газета Завтра 583 (4 2005) - [28]

Деревню, как и ее многочисленных сестер по берегам реки, населяет главным образом приезжий люд — дачники. Среди коренных, кто родился здесь и вырос, старушка, которую в девушках полвека назад взяли замуж с противоположного берега и привезли на лодке сюда, на бывшую когда-то центральную усадьбу колхоза. Муж давно умер, о колхозе забыли, дети в городе, а бабка осталась доживать свой век в ставшей родной деревеньке.

Еще один коренной — беспробудный забулдыга, мысли и чувства которого от пьянки до похмелья заняты одним: где бы добыть бутылку.

Последний коренной и еще крепкий мужик — давно уже дед, занят тем, что встречает и провожает многочисленную родню, а в часы отдыха рыбачит, благо сети и лодка имеются, обихаживает картошку, огурцы и прочий овощ на небольшом огороде.

Приезжий люд можно разделить на две категории. Первая — это те, кто когда-то родился и жил здесь, а потом уехал учиться, работать в иные, не очень далекие города и веси. Деревушка для них и память, и корни. Поэтому они по выходным и в отпуск наезжают, детей, внуков привозят на старые подворья — ремонтируют их, латают, подновляют, в огородах возятся, по грибы-ягоды ходят, рыбачат, купаются, загорают... Короче — дачная жизнь.

Иные приезжие — тоже дачники; но, что называется, иногородние: купили по случаю домишки в деревне за малые деньги. Кто побогаче — обихаживают их теперь на современный манер, крыши перекрыли, стены пластиком обшили, новые бани рубят, чтобы все было не хуже, чем у соседа. Появляются во дворах и постройки из кирпича. А на самой околице у опушки леса двухэтажный коттедж из силикатного кирпича затеян. Уже и под крышу был подведен. Еще немного и был бы готов дворец... Не получилось. Говорят, загремел его хозяин — начальник средней руки одного из предприятий Пскова — под фанфары. За злоупотребления и хищения угодил на зону, с конфискацией неправедно нажитого. Отобрать-то отобрали, а вот до ума довести конфискованный коттедж ни у кого желания не возникло. Так и стоит нынче домина без окон и дверей, с ободранной крышей. Местные коренные и дачники уже потихоньку кирпичные стенки разбирают на свои нужды.

А бывший хозяин, отсидев небольшой срок, домой вернулся, в город, к родным и близким, друзьям и товарищам. Вновь какое-то предприятие возглавил

Конечно, в деревню, на отдых ли, в гости, поработать, порыбачить пешком за десятки километров не находишься. Потому в разгар летнего сезона почти в каждом дворе машина, а в некоторых и несколько. Есть свои, отечественные, и блестят глянцем иномарки.

Так и живет народ, не бедно вроде, с пользой и удовольствием для себя.

Нет здесь ни магазина, ни самой захудалой лавчонки. А кому они нужны, если все на колесах, а зимой пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать народонаселение. Правда, случается, говорят, иногда по средам автолавка, проездом. Но сам не видел, врать не буду.

Нет в деревне и водопроводных колонок, хотя вроде когда-то вели водопровод, трубы по обочине дороги закапывали. Остались канава, ручей, да несколько ям вдоль дороги. В них воду и берут. Пьют, еду варят, огороды поливают. Ничего водичка, лучше чем в городе, холоднее и вкуснее.

Лет пять не был я в этой деревне. Пожалуй, сказать, что приходит она в запустение, погибает, нельзя. Не умрет, если ремонтируют, что-то строят для себя, приезжают, а то и живут здесь подолгу, смотрят две программы телевидения, а один из домов даже спутниковая антенна украсила. Электричество в каждой избе по вечерам горит. Но в то же время будто и нет ее вовсе, деревни. За очень редким исключением, не считая крохотных огородов, где всего понемногу — картошка, капуста, лук, чеснок, морковь, огурцы, помидоры, горох, свекла, укроп и петрушка — пустует земля. Там, где были картофельные поля до самого леса, в треть и более гектара каждое, нынче непроходимый по пояс бурьян вперемешку с высохшей травой прошлых лет.

Темнеет... Большая Медведица, кажется, спускается к самой земле, едва не задевая ее своим ковшом. К ночи в деревню приходит тишина. Но не та, звенящая, которая наступает после гулкого шума трудового дня, а глухая. Ни вечером, ни утром не блеют овцы, не мычат коровы, не слышно кудахтанья кур. И только перед восходом солнца где-то прокукарекает петух. Издалека отзовется его собрат. И больше ни звука. Не держат в деревне больше ни рогатую скотину, ни другую четвероногую живность, нет и в помине ни гусей, ни уток. Не дачное это дело.

Местами больше километра шириной от реки до деревни раскинулось море непролазного клевера по колено с богатейшим разнотравьем. И таких лугов — полей по берегам Великой бесчисленное множество. Не умеем сами дарованным природой распорядиться. Шутя завожу с бабусей — коренной жительницей такой разговор:

— Сколько добра пропадает, земли. Отдать бы ее в аренду, тем же немцам хотя бы, лет на 50. Дешевым мясом, молоком, маслом, овощами и прочим Псковская область завалит и себя, и соседей, казна налогами пополняться станет. Смотришь — и ваши внуки обратно вернутся совсем не дачниками.

— Еще чего надумал, — решительно пресекает мои провокации бабуся. — Войной Германия не смогла подмять под себя нашу землю, а теперь, выходит, пусть пользуются?