Газета Завтра 516 (41 2003) - [6]

Мир очень сильно сегментировался именно в то время, как мы, живущие в относительно развитой его части, считали, что произошло всеобщее объединение.

А.Н. Очевидным лидером такого объединения выступают Соединенные Штаты Америки. Сегодня в рамках "доктрины Буша" они пытаются за счет своего технологического превосходства выйти из системного экономического кризиса. Насколько, по-вашему, оправданна такая попытка?

М.Д. На долю США приходится 30% мировой экономики, более 50% мировой акционерной собственности, почти 80% новейших технологий. Чем выше значение того или иного показателя для конкурентоспособности, тем сильнее доминирование Штатов. Поэтому они по-прежнему определяют глобальные правила игры, по-прежнему остаются фактором, равновеликим всему остальному человечеству, а по некоторым вопросам даже преобладающим над ним. И надеяться, что завтра ситуация кардинально изменится, несерьезно.

Другое дело, что американцы осознали пределы своего могущества, своими руками ощупали эти пределы, в том числе в Ираке, и, чего никто не заметил, в Иране. Они увидели, что действительно могут противостоять всему остальному миру, но такое противостояние в конечном счете нерентабельно. В результате в среде их руководства наметился — подчеркиваю, пока еще только наметился! — переход от политики тотального доминирования к политике рентабельности. Тотальное доминирование по большому счету было отголоском "холодной войны", когда отсутствие Америки где бы то ни было автоматически означало присутствие там Советского Союза и считалось ослаблением США. Сегодня же, оказывается, в мире есть множество мест, которые ни на что не влияют: например, почти вся Тропическая Африка, и оттуда можно уйти совершенно безболезненно.

Но уходить можно по-разному. Можно уйти, оставив после себя пустоту и хаос, как в той же Тропической Африке. А можно поручить контроль за освобождаемыми пространствами каким-то региональным союзникам. В рамках этой концепции, куда Россия может вписаться с минимальными напряжениями во внешней политике, мы можем получить доступ в Среднюю Азию. Не на Украину, Белоруссию, Молдавию, не на Кавказ — словом, не в СНГ, на которые размахнулся Чубайс со своим "либеральным империализмом", и тем более не в Прибалтику — туда нас политически никто не пустит, тут США и Европа, несмотря на все свои разногласия, будут едины. А вот в Среднюю Азию — пожалуйста.

Другое дело, что у сегодняшней управляющей элиты России нет воли даже на то, чтобы урегулировать амбиции полностью зависящего от нас Лукашенко. А ведь руководства республик Средней Азии, даже симпатизирующие нам, — значительно более крепкие орешки…

А.Н. Насколько, по-вашему, глубоки нынешние разногласия между США и Европой?

М.Д. Мне кажется, мы присутствуем при драматическом проявлении очень глубоких, цивилизационных разногласий.

В советские времена мы воспринимали Запад как некое целое, и это было близко к истине. За "железным занавесом" шла глобальная интеграция, и тон ей задавали, с одной стороны, США, с другой — страх перед СССР. Европейские страны в условиях навязанной им после Второй мировой войны открытой конкуренции — экономической, технологической, культурной — постепенно меняли свой облик колониальных метрополий и превращались в некое подобие полиэтничной, мультиконфессиональной Америки. Из ведущих европейских стран этот процесс в большей степени затронул Великобританию, Францию и Германию, в гораздо меньшей — Италию и Испанию.

Но сегодня континентальные европейские элиты не видят возможности продолжать движение по американскому пути. Советской угрозы нет, и ограничивать свои интересы просто незачем. Осознание этого ведет порой к такому антиамериканизму, который нашим "ракетно-квасным" патриотам даже не снился.

Очень важно, что расхождение Старого Света и Нового носит именно цивилизационный, а не коммерческий характер. В экономической конкуренции европейцы, четко осознавая свою зависимость от США, сдают свои позиции с такой готовностью, как будто советские танки все еще стоят в нескольких днях пути от Брюсселя. Однако на поверхность все время проявляется более существенная — поведенческая, мотивационная разница.

Европейцы за несколько сот лет бесконечных чудовищных войн (только в ходе Тридцатилетней войны население Германии сократилось вчетверо!) выработали определенные — и вполне разумные, между прочим, — принципы поведения, которым привыкли следовать даже в ущерб, казалось бы, своим непосредственным интересам. И когда между их интересами и этими принципами возникает конфликт, европейцы склонны автоматически решать его в пользу принципов. Потому что они всем своим историческим опытом запрограммированы на это.

А американцы тот же самый конфликт автоматически решают в пользу интересов: если нельзя, но очень хочется, то нужно. И этот стиль американского поведения в Европе рассматривается в самом лучшем случае как опасное извращение — недаром во время иракского кризиса не где-нибудь, а в Германии, всплывали ассоциации с Гитлером. Вся цепочка инициированных США глобальных кризисов, от Косово и до Ирака, европейцев в этом только убеждает.