Газета Завтра 511 (36 2003) - [37]

Долго он не мог привыкнуть к странной мысли, что после 1800 лет исповедания Христова закона миллиардами людей, после тысяч людей, посвятивших свою жизнь на изучение этого закона, ему пришлось открывать закон Христа. Но это было так. Изучение различных списков Евангелий и новые переводы, выполненные им, выявили причину, отчего это произошло.

Оказалось, что слова "напрасно" нет в большинстве списков Евангелий, нашелся человек, который вставил это слово, и всегда находились люди, которые одобряли эту вставку и объясняли ее.

Также умышленно неправильно переведена заповедь о прелюбодеянии, "самая частная цель оправдать развод какого-нибудь Иоанна Грозного послужила поводом к затемнению всего учения о браке", пишет он в VI главе.

И обрел смысл завет Христа — "любите врагов", смысл, о котором ничего не говорили толкователи. Неожиданно оказалось, что "ненавидь врага" — нет в законе Моисея. Христос неизвестно зачем неправильно приводит слова из закона Моисея. Анализ текстов Евангелий показал, что "ближний" на языке еврея всегда означает только еврея, а слово "враг" употребляется в смысле врагов не личных, но общих, народа; и вот все те разбросанные по разным книгам писания места, в которых предписывается и угнетать, и убивать, и истреблять другие народы, Христос и объединяет в одно выражение "ненавидь врага". Этой несуществующей напрямую у Моисея формулировкой он дает оценку закону Моисея. По закону Моисея сделано различие между евреем и неевреем — а я говорю вам: не надо делать различия между своим и чужим народом; и не делать всего того, что вытекает из этого различия.

Как это ни покажется странным всем, кто не изучал Евангелий, о своем личном воскресении Христос нигде не говорит. В тех четырнадцати местах, где Христос предсказывает, по мнению толкователей, Свое воскресение, в подлиннике нет даже слова "воскресение".

Но Христос прямо говорит, что отменяет законы Моисея, отрицает старый закон со всей его дикой жестокостью и лицемерием (говорилось: не убей, но осуждались целые народы, другие веры; и вытекавшие из таких осуждений казни, войны — все это оправдывалось), и дает новый закон. "Мы имеем закон, и по закону нашему Он должен умереть" (Иоан.ХIХ,7). Очевидно, что этот закон Иудеев, по которому его казнили, не есть тот закон, которому учил Христос. Но изготовляются толкования, искажаются переводы, что законы эти соглашаются, что Христос утверждает закон Моисея и дополняет его. Когда же дело касается самой жизни, то Иоанн Златоуст, а за ним и вся церковь, прямо отрицают закон Христа и признают закон Моисея. Библия оказалась всего лишь книгой, пропитанной ненавистью палестинских апокалипсисов, родоначальницей расизма, именно "христиане" сделали открытие для китайцев, что они — желтые. Именно "христиане" сбросили атомную бомбу, потому что не считали японцев людьми.

Однако для человека, верующего Христу, никакого противоречия не существует. Он не обращает внимания на закон Моисея, а верует в закон Христа и исполняет его. Для человека, верующего Моисею, тоже нет противоречия, евреи признают слова Христа пустыми и испоняют 613 заповедей Моисея. Лицемерят те, которые хотят жить по закону Моисея, а уверяют себя и других, что верят закону Христа, говоря, что оба божественно-истинны. В этом и заключена суть противостояния добра и зла в течение многих сотен веков, сокрытию которой и посвящены толкования. Толстой осветил этот мир и стало все видно вокруг; Федоров, Платонов — они жили уже в этой ясности.

Положим, пишет Толстой, я старательно подобрал контексты, варианты, старательно скрыл все то, что было против моего толкования. Положим, что толкования церкви ясны и убедительны. Однако нельзя отрицать, и все христиане всегда признавали это, что главное содержание учения Христа есть учение о жизни людей: как надо жить людям между собою.

Ученые пресерьезно трактуют о религии, разумея под нею метафизические учения о начале всего, и не подозревая того, что говорят не о всей религии, пишет Толстой, а только о части ее. Они воображают, что свободны от всякой религии только потому, что не признают этих учений, которые когда-то и для кого-то объясняли жизнь. Им не приходит в голову, что они живут же как-нибудь, и что именно то, на основании чего они живут так, а не иначе, и есть их религия. Эти люди думают, что у них очень возвышенные убеждения и нет никакой веры. Но каковы бы ни были их разговоры, поступки этих людей обычно определяются верою, что надо делать всегда то, что велят. Религия людей, не признающих религии, есть религия покорности существующей власти. Да, есть разные слова о будущей жизни, о Боге, известные обряды, очень полезные для спасения души, по мнению одних, и ни на что ненужные по мнению других, а жизнь идет сама собою и нужно только делать то, что велят.

Но, к счастью, пишет Толстой (XI глава), и в наше время есть люди, которые не довольствуются такою верою и имеют свою веру в то, как должны жить люди. Они считаются самыми зловредными, опасными и, главное, неверующими людьми, они часто вовсе не знают учения Христа, но вся их вера в то, какова должна быть жизнь, близка его заповедям. "Как бы ни гнали этих людей, как бы не клеветали на них, но это единственные люди, не покоряющиеся безропотно всему, что велят, и потому это —единственные люди нашего мира, живущие не животною, а разумною жизнью,— единственные верующие люди". "Я ни одного человека не люблю так как его, пишет Чехов о Толстом, я человек неверующий, но из всех вер считаю наиболее близкой и подходящей для себя именно его веру, его "Воскресение" "я читал с замиранием духа — так хорошо!"