Газета Завтра 481 (6 2003) - [12]

А.П. Видимо, он подскользнулся на банановой корке.

А.З. Нет, не на банановой корке. Россия очень долго обдумывала: озвучивать ли смерть Хаттаба после того, как ей подсунули кассету с мертвым Хаттабом. Продали, скажем так. Взяли кассету, две недели держали, а потом заявили об успешной спецоперации.

А.П. Есть версия, что его уничтожили чеченцы. Не в результате каких-то клановых или финансовых противоречий, а чтобы снять претензии России в международном терроризме.

А.З. Я так не думаю.

А.П. Вы упомянули Радуева. Среди вас есть полевые командиры, которые почти неведомые, и есть знаковые имена. Радуева знают в России не только потому, что он актер. У него были операции, рейды, победы, уничтоженные заложники. Для российского сознания он — демон. Когда я узнал о его смерти в тюрьме, я думал о вас. Вас собираются передать в руки российского правосудия. Мне кажется, что в тюрьме вы можете унаследовать долю Радуева. Как вам кажется, от чего он умер?

А.З. Это политическое убийство. Вы знаете Атгериева? Он тоже был убит. Хаджиев, председатель парламента. Приехали к нему домой, забрали и увезли. Он пропал без вести. Мой замминистра культуры, всего лишь драматург, поэт Сабдулаев. Был задержан на блокпосту просто как заместитель Закаева. Он никогда никакого отношения к вооруженным структурам не имел — чисто работник культуры. Забрали — и пропал без вести. Хажаев — начальник департамента. Приехали к нему домой и просто расстреляли. Есть политическая установка. Такие фигуры, как Хаттаб, Басаев, Радуев, в сознании российского населения являются носителями зла. Открытый суд над ними, победа над ними преподносится, как большое достижение Российской армии и спецслужб. Поэтому и устраивается пышное шоу с осуждением Радуева. Участвует генеральный прокурор. Радуева торжественно приговаривают к пожизненному заключению, а потом убивают в тюрьме. Есть категория людей, которые подлежат физическому уничтожению без суда и следствия. Это политическое крыло в правительстве Масхадова, включая самого Масхадова, меня. Меня, например, судить невыгодно, шоу из этого не сделаешь. Я начну говорить на суде. Можно меня мучить, терзать, пытать. В сознании и без сознания я могу подписывать какие-то бумаги, но на суде я начну говорить. Я бы с удовольствием предстал перед судом. Я же не пытаюсь уйти от правосудия. Наоборот, взываю к правосудию. Последние полтора года, которые я работаю в Европе, я пытаюсь добиться международного расследования по всем фактам военных преступлений, совершенных в Чечне. Именно этот момент больше всего раздражает Россию. Почему вдруг возникла моя фамилия наравне с фамилией Усамы бен Ладена? Нас сравнивали Ястржембский, генеральный прокурор Устинов, спикеры Селезнев и Миронов. "Европа опекает международного террориста". Больше всего раздражают мои призывы к миру, заявления о готовности Масхадова отказаться от методов вооруженной борьбы, перейти к политическому диалогу.

А.П. А к своим партнерам вы тоже взывали?

А.З. Безусловно. Мои готовы к этому. По поручению Масхадова я заявил, что в любой момент мы готовы остановить войну и начать диалог. Это идет вразрез с вашей официальной пропагандой, которая прикрывает убийство народа. "Не с кем разговаривать. Ничего, кроме войны, эти люди не хотят. Ничего, кроме как убивать, они не умеют". И тут появляюсь я и говорю совершенно другое. Меня слышат на Западе, меня начали слышать в России. У меня начались контакты с действующими независимыми политиками России, которые осознают пагубность продолжения войны. Понимают, что из этого положения необходимо выкручиваться, надо останавливать бойню. Вот это и послужило тому, что ваше высшее политическое руководство поставило меня на один уровень с бен Ладеном. Масхадов им недоступен, он не может приехать в Москву. Я — могу, как представитель Масхадова.

А.П. То есть вы сознательно отдаете себя на заклание?

А.З. Я это делаю не в первый раз. Я знаю, какие сделаны ставки, чтобы меня уничтожить, дабы другим неповадно было.

А.П. А что вами движет? Личное мессианство? Национальное подвижничество? Или это распределение ролей внутри вашей элиты: одни воюют, другие занимаются идеологией, третьи — внешней политикой? А вы — эмблема для внешнего мира? Статуя на носу корабля?

А.З. У нас никто ничего не выбирает. Так получилось, что "первую войну" я прошел без особых ранений. А в эту войну получил сильнейшую травму, был парализован. На окраине Грозного, в предгорье, стояла российская техника. Я находился в Черноречье. Днем практически ездить было нельзя. Ночью, чтобы проскочить под обстрелом участок, нужно было пройти его без освещения, ибо при включенных фарах тебя накроют прямой наводкой. Там шла постоянная тревожащая стрельба, я ехал в штаб. Навстречу без огней мчалась другая наша машина. Столкнулись, пришел в себя уже в госпитале. Вы можете себе представить обстановку в осажденном Грозном? Находиться на позициях было более безопасно, чем передвигаться. Шальная наводка, авиация, ты становишься мишенью. При обороне Грозного я был командиром. Город был разделен на пять секторов, я был командующим третьего сектора.