Газета Завтра 468 (46 2002) - [21]

Стройка началась весной 1723 года — а уже 7 ноября того же года состоялось открытие завода: "В одной молотовой пошли в ход два молота". Из чего можно судить, что Татищев с Генниным, скорей всего, работы начали еще до разрешения из Петербурга, на свой, опять же, страх и риск. И придавая именно этому заводу-крепости особое значение, политично решили назвать его в честь жены царя Екатерины, о чем самой же ей заблаговременно и отписали. 23 августа 1723 года Екатерина ответила Геннину: "Что же Вы писали, что построенный на Исети завод именовали Катеринбургом, оное також и его величеству угодно. И Мы Вам как за исправление положенного на вас дела, так и за название во имя наше завода новопостроенного, благодарствуем".

И днем рождения Екатеринбурга стал день пуска первой молотовой завода — 7 ноября.

Уже меньше чем через год Геннин написал царю: "Екатеринбургские заводы и все фабрики в действии, а именно: две домны, две молотовые, три досчатых молота, укладная, стальная, железорезная, проволочная, пильная мельница, три медные плавильные печи, также и хлебная мельница, и много хором по чертежу…"

В 1725 году к сооружениям завода добавился двор для выделки медных монет, затем жестяная, меховая, кузнечная, гранильная фабрики… Стали бурно расти все прочие ремесла, и скоро здесь уже было 335 жилых дворов, два торговых ряда: казенный в 18 и частный в 11 лавок. В крепости поставили лабораторию, баню, школу. То есть город, рожденный дерзкой прозорливостью двух верных подданных Петра, уже полнокровно и основательно зажил. И скоро стал, с их легкой на великие дела руки, крупнейшим промышленным, торговым и культурным центром России…

Водителем в этой поездке у нас был очень милый малый — бритоголовый амбал Серега, такой вылитый с вида представитель современных "пацанов":

"Сейчас в Ебурге (так на местной фене звучит название Екатеринбурга) бандитов уже нет, все пацаны — бизнесмены. В начале девяностых кровь лилась рекой. Убили уралмашевского авторитета у него на хате, мент не успел прийти на вызов, прибежали пацаны. Чуть этого мента не замочили, еле им втюхал, что не он. В ответ перемочили всех, прямо на улицах расстреливали, как в Москве. Потом кавказские грохнули пацана на рынке. Наши пришли к ментам, договорились, чтобы завтра отвели от рынка все наряды. Приехали туда, все обложили — и пошли чисто конкретно, кого забили насмерть, кого изувечили. А за ними — наши бабушки, из опрокинутых палаток тащат бананы, апельсины, они никогда их не кушали, чуть не обсикались от счастья… А сейчас уже — все тихо…"

Мы взяли с собой Серегу в музей изобразительных искусств, где роскошь экспонатов, бьющая за рамки биологизированной нынче жизни, произвела, похоже, на него большое впечатление. "А это что за телка на картине? Тараканова? Княжна? А сколько она стоит в баксах? А это как отлили? Неужели все из чугуна? Ну ни фига! Надо будет пацанов сюда сводить, пусть тоже побалдеют!.."

И на какой-то миг мне показалось, что его простое по-младенчески сознание чем-то сродни тем некогда нетронутым просторам вдоль Исети, на которые пришли Татищев с Генниным. Они засеяли их мощной жизнью, дав своим рачительным трудом железную непотопляемость России. Их созидательный порыв потом отлился в чугунных кружевах искусных каслинских мастеров, потом — в наших "тридцатьчетверках", выбивших гитлеровцев, потом — в ракетах, не позволивших новым противникам унасекомить нас. Распадный же дух последних лет смог лишь надуть с животной силой бицепсы Сереги, не давши ему, кроме этой чисто пацановской силы, ничего. Попробовал он чем-то торговать — но время голых мышц быстро ушло: "Все из-за денег перехаялись — и конкретно прогорели". И кавказцы, выбитые примитивными, без всяких каслинских затей, прутами, пришедшие осваивать нас, как те же Татищев с Генниным, снабженные их верной сметкой и своим диаспорским патриотизмом, — заняли снова все доходные места в Ебурге. И наши поцеватые качки уже не катят против них.

Проснется ли в нас вновь тот генеральный дух, завещанный нам нашими большими предками, с которым лишь и можно удержать в своих руках свою страну? Или подвижники других племен освоят окончательно наши недра, вывезут наши деньги и наших лучших женщин, и мастеров науки, и культуры, и ракетного литья? И "струны вещие Бояна", сдохнув с горя, замолкнут навсегда о нас?

ТАМ СНОВА СОЛНЦЕ НАМ УЛЫБНЕТСЯ...

11 ноября 2002 0

46(469)

Date: 12-11-2002

Author: Ольга Шорина

ТАМ СНОВА СОЛНЦЕ НАМ УЛЫБНЕТСЯ...

Осень. Пыльный, антисанитарный рынок. Торговка шерстяными турецкими кофточками, облезающими после первой же стирки, еще пять лет назад — талантливая чертежница местного промышленного, а теперь разворованного предприятия, говорит соседке по торговому ряду, — бывшей учительнице младших классов, оставившей нервную нищую работу ради продажи трусов.

— У Тоньки-то, алкашки, младший выродок в реанимации побывал. Выжил же, подлюка! Да таких, как Тонька, стерилизовать надо, а детей на опыты отправлять — разве это люди?

Витек, спасенный в реанимации, появился на свет в работящей заводской семье. Ему едва исполнилось восемь лет, но в школу он не ходит. Его старший брат Серега, которому десять, в школу определен в свое время был, но давно уже ее бросил, и это никого не волнует. Их родители никаких академий современного бизнеса не кончали, вкалывали на предприятии, пока два года назад его не приватизировали. Мать быстренько сократили, а отец погиб после взрыва заводского котла — у него было обожжено девяносто процентов кожи. Еще чего, о технике безопасности для рабочего скота думать!