Газета Завтра 462 (40 2002) - [30]

В.Б. То есть ты сторонник некоего христианского социализма? Если бы оставался социализм, исключив главную ошибку — богоборчество и разрушение храмов — это было бы идеально, так? Это последние годы жизни Сталин стал понимать. Не всё время. А вот после войны и отношение к русскому народу у него изменилось, и подъём церкви начался. И если бы эта традиция была продолжена. Но, увы! Почему пришедший русский мужик Хрущёв — ведь его-то евреем не назовёшь, а затем и русский мужик Брежнев это сталинское возрождение напрочь уничтожили?.

В.С. А потому это произошло — и вот тут мы с тобой вышли на главное, что разрушая храмы, мы породили таких людей, как Никита Хрущев, — себялюбивых, эгоистичных, часто безграмотных. Ведь это высшая философия, высшая культура — вера. Почему Сталин запретил разрушать храмы? Если мне память не изменяет, 6 октября 1939 года он подписал постановление о том, чтобы прекратить разрушение храмов, считая их памятниками высочайшей культуры. Потому что он в семинарии. Он понимал это, преодолел свое безверие. Но пришли такие, как Хрущёв (Брежнев куда более сдержан был в этом вопросе), и опять началось разрушение. Они и были воспитаны на атеистической митинговости — "Долой попов!". Совсем как у Владимира Ильича. Откуда у него такая ненависть к храмам, к священнослужителям? Как у него поднялась рука разрушить храм — ведь это прежде всего красота какая! Потом, храм входил и в пейзажную красоту.

В.Б. Да ты пойми, это богоборчество не Ленин придумал. Это была главная тенденция русской интеллигенции начала XX века. Практически в большинстве своём русские интеллигенты чуть ли не с пушкинских времен были явные атеисты, если не сказать более. И Ленин был всего лишь представителем русской интеллигентской традиции, которая боролась, начиная со времён Чернышевского и Писарева, с христианством. И успешно доборолась. Вот проблема: почему русская интеллигенция традиционно, и в царское время, и в советское время, если не выступала против народа, то по крайней мере почти презирала его, а также все его вековые ценности — национальные традиции, православие?

В.С. Я думаю так. Идёт к власти лидер, идёт со своей программой — политической, экономической, державной. Естественно, он выбирает из истории, из поколения, из времени своего такой состав интеллигенции, который соответствует его устремлениям, работает на него. Ведь у каждого из наших гениев бывали и ошибки, сомнения, моменты заблуждений. Их же можно абсолютизировать. Разве у Пушкина не было таких скользких критических моментов? Но он не богоборец. Даль вообще о нём говорит: "Умер как православный, светлый человек...". А самый религиозный поэт, знаешь, Володя, кто? Вот я перечитывал его недавно — это Лермонтов. Или, скажем, Некрасов, тот же Бунин, Гумилёв, Северянин. Но власти на них не опирались. Давайте хоть сейчас обопрёмся. Естественно, революция не произошла бы, если бы все в народе были довольны, и об этом не стоит забывать. И делать вид, что при царе всё было свято и незыблемо. Была и нищета, был и голод, еще помнили крепостное право. Народ терпел, но не забывал. Другое дело, как использовали плоды этой самой революции? Или, допустим, мы говорим, был у нас Маркс, есть у нас Ленин. А гениального философа Ивана Ильина часто мы не называем совсем. Володя, я его читаю однажды и думаю: "Господи, ведь 1948-й год. Мы — победившая страна, и всё нормально. А он пишет прогноз: через сколько лет развалится СССР. И знаешь, какая главная мысль там у него? Как только СССР прекратит воевать с внешними врагами, под давлением внутренних своих несоответствий и неурядиц он распадётся. Чем мы его сейчас опровергнем? Ничем. Поэтому говорить, что вся интеллигенция помогала развалу страны в начале века, мне кажется, неверно. Даже Белинский очень разный был. У него есть и чисто православного характера вещи. Нас воспитали так на богоборцах не потому, что не было других примеров достойных, а совсем по иной причине. Я очень уважительно отношусь к нашему прекрасному публицисту Владимиру Бушину. Но вот его заколодило, и он взял да и облил грязью митрополита Иоанна. Зачем? У каждого из нас, воспитанных в атеизме, были такие моменты. Мать моя, воспитанная в православии, в таких случаях останавливала меня: "Сынок, ну что тебе Христос плохого сделал? Ну, ты подумай, где он перешёл твой путь?"

В.Б. Какое всё же место русского писателя в этой действительности, Валентин? В чём долг, право и обязанность его?

В.С. Я считаю, судьба писателя, нашего литератора и вообще русского человека — груз тяжёлый, горький, ежедневный. Вот у Максима Горького была примерно такая мысль, что по жизни меня сопровождали люди талантливые, но сделал из меня писателя прежде всего труд и труд — чёрный труд. Я считаю: первое — впереди тебя прошедших ты должен беречь. Для меня имена Ивана Акулова, Ивана Шевцова, Юрия Бондарева, Бориса Можаева, Василия Фёдорова — учителя моего — святые имена. Я никогда не подниму руку на них. Пока живой, я буду их славить, восхвалять, боготворить. Они столько пережили. Это воевавшие люди. Если Фёдоров и не был непосредственным участником войны, то он три или четыре раза рвался в добровольцы, но он работал на авиационном заводе, оттого его и не взяли. Ну, как его не любить. Итак, впереди прошедшие для меня святы. Они мудрее меня, достовернее меня, достойнее меня — это моя первая заповедь. Вторая — не кочевряжься, поэт, писатель, а посмотри в глаза этим старухам одиноким, которые сыновей потеряли, которые внуков сейчас в Чечне теряют. Ты посмотри, как они в вагоне метро сейчас едут, в электричках сидят. Ты посмотри на эти лица. Это совершенно другие люди. Они, как отравленные птицы, которые взлететь не могут, отяжелённые этим горем. Деревня ими потеряна, отец потерян, муж потерян, сын потерян. Как же я должен смотреть на них? Да как на святых. Мы говорим: священник — святой человек. Почему он стал святым? У священника не больше груза, чем у поэта. Священник стал святым, потому что пренебрёг всеми неправдами, копил в себе силы, чтобы крылья взрастить, чтобы взлететь, стать независимым. Вот таким и поэт должен быть. Он среди своего народа должен стать редко улыбающимся. Он должен быть колким, пронзительным, проницательным и не кичиться этим, но знать, что он незыблем и никто не посмеет переделать его, никто не посмеет повернуть его от того креста, на который он идёт. Вот так я считаю. Таких поэтов у нас почти нет. Потому что до сих пор в литературе разгильдяйство, с одной стороны, и безбожье, с другой. Знаешь, что я хочу тебе сказать, если бы мы были религиозны, мы бы компартию не потеряли. Правда, коммунисты были бы другие. Когда я пришёл в райком партии, мне говорят: "Возьми свою карточку назад!". А я написал 3 сентября 1990 года: "Генеральный секретарь ЦК КПСС предал и развалил мою партию. Президент СССР Михаил Горбачёв предал и развалил мою Родину. Валентин Сорокин". Написал это на партбилете. И вот таким образом нас разорвали, разделили. И получается так, что из одного человека сделали два, из одной совести сделали две, из одной души сделали две. Вот поэт и должен собирателем быть, собирателем слез народных, радости народной, гордости народной. И ещё вот что я тебе скажу. Не случайно у меня "Стенька Разин" — поэма, "Евпатий Коловрат" — поэма, "Пугачёв" — поэма, "Курчатов" — поэма, "Дмитрий Донской" — поэма, "Маршал Жуков" — поэма. Это — любовь моя. Когда работал над "Дмитрием Донским", я только подумал, что если бы они прожили по пятьдесят лет хотя бы, тогда меня бы только двенадцать человек отделяло от них, а если по сто, то всего шесть поколений назад. А я ведь просто слушал их сквозь поколения. Вот таким должен быть поэт. Ничего не предавать, ничего не прощать, что совершается позорного или кровавого над головой народа. Он должен быть внутри своего народа, как душа в нём.