Газета Завтра 398 (29 2001) - [13]

Действительно, чрезвычайно подробное описание советских и российских вооружений в названных выше книгах способно не только проинформировать патриотического читателя, что далеко не все потеряно, но и послужить хорошим “путеводителем” для специальных структур Запада и Востока. Однако еще большую тревогу вызывает наличие системных соответствий между политической доктриной, которую пропагандирует М.Калашников в “Битве за небеса”, и реальной политической доктриной Кремля.

Речь идет не только о статусе военно-промышленного комплекса России как главного “локомотива”, способного вытащить страну из экономической пропасти и политической зависимости от Запада, куда ее столкнули горбачевско-ельцинские реформы. “Вот способ принести России огромные прибыли. Вот куда государству нужно кредиты давать”,— писал М.Калашников. И действительно, продвижение российского оружия на мировые рынки: от Кувейта до Венесуэлы, от Китая до Нигерии,— является постоянным приоритетом путинской “команды”, приносящим, наряду с экспортом невозобновимого сырья, значительные валютные поступления. Неудивительно, что в марте 2001 года решением президента были списаны все долги предприятий ВПК перед бюджетом и предусмотрена выплата государственной задолженности перед "оборонкой" за 1996-98 годы в сумме 28 млрд. рублей (около 1 млрд. долл.), а также запущен механизм лизинга авиационной техники, на чем давно настаивали отечественные самолетостроители.

Эти шаги, если рассматривать их сами по себе, в отрыве от общей идеологической установки нынешнего руководства России, выглядят проявлением здравого смысла и свидетельствуют о смене убийственного для страны политического курса горбачевско-ельцинского периода. Однако подобный прагматизм почему-то не распространяется на самые высокотехнологичные отрасли, связанные с атомной энергетикой и космосом. Всем памятно затопление станции “Мир”, ознаменовавшее собой фактический отказ путинской России от лидерства в освоении околоземного пространства. Известно, что Китай предлагал за дальнейшее использование этого уникального комплекса свыше 2 млрд. долл., однако кремлевские чиновники предпочли “не ссориться с Америкой” и выполнить ее заказ.

Со сходными проблемами встречается развитие, например, российско-иранского и российско-индийского сотрудничества в сфере атомной энергетики и других “высоких технологий”. Подобная двойственность объясняется не только грузом “ельцинского наследства”, но и явным следованием путинского Кремля в русле западных “либерально-монетаристских концепций”, которые подрывают фундаментальные основы существования нашего общества, заложенные в советский период и являющиеся развитием лучших традиций отечественной истории.

И здесь мы тоже находим неожиданное вроде бы созвучие нынешних кремлевских установок с “имперско-патриотической” позицией М.Калашникова. Прежде всего это касается нескрываемого презрения к “простым” людям, к большинству населения нашей страны, и не только нашей. После президентских выборов 2000 года Б.Березовский заявил, что теперь он может сделать президентом России даже обезьяну. В этом наглом высказывании известного “олигарха” содержится, тем не менее, серьезная логическая ловушка: и Путину “место указано”, и оскорбленные граждане России теперь вроде бы сами, чтобы элементарно уважать себя, обязаны всячески доказывать, что “наш президент” — вовсе не верблюд, то есть не обезьяна. Нехитрая по сути, но психологически выверенная провокация.

М.Калашников менее тонок, чем аналитик-“системщик” Б.Березовский. Он прямо утверждает право “элиты” бесконтрольно распоряжаться судьбами и жизнью “быдла”, народ для него — лишь масса наемных работников, беспрекословно выполняющих волю диктатора и организованного им “Ордена электронных меченосцев” (“технотронный” перифраз известного сталинского высказывания). Но Сталин-то говорил о железной, “орденской” дисциплине в партии большевиков, в партии коммунистов, которая была плотью от плоти нашего народа и проводила в жизнь идеологию социальной справедливости, идеологию максимально возможного развития общества через максимально возможное развитие каждого человека на основе социалистических форм собственности на средства производства. Калашников видит свой “самодержавный орден меченосцев” устроенным на совершенно иных началах.

“Малые и средние капиталисты-производственники станут самой верной опорой имперской, национальной диктатуры”,— пишет он и далее разъясняет: “Представьте себе сотни тысяч ивановых, петровых, сидоровых, которые терпеть не могут коммунизма, не бедны, и каждый имеет что-то. Кто — колбасный заводик, кто — строительную фирму или мастерскую, ферму или цех по шитью одежды... И очень скоро такие ивановы-петровы... надели бы черную форму, обзавелись бы стволами и соответствующим вождем. В конце концов они бы пошли громить нынешних “реформаторов” почище, чем коммунисты. И поддержали бы жесткую диктатуру точно также, как немецкий мало-средний бизнес — Гитлера” (с.562-563).

Представить, наверное, можно что угодно, труднее понять, что отсутствие в нашей стране сотен тысяч мелких собственников обусловлено вовсе не тем, что социалистическую собственность “поделили несправедливо”. Как из тысячи мышей невозможно сделать одного слона, так и слон “неделим” на тысячу мышей. Через ступеньку крупного машинного производства можно перескочить только вниз, а не вверх. Что мы, собственно, и наблюдаем в современной России. И если “стволы” владельцам колбасных заводиков еще можно обеспечить без современной культурно-технологической основы, то в столкновении с крупными хищниками современного мира, как показывает опыт Ирака и Югославии, эти “стволы” окажутся бесполезными. Сила солому ломит. Да, Гитлера действительно поддержали “взбесившиеся от кризиса” люмпенизированные рабочие и мелкие буржуа, а вот направляли его совершенно иные силы, прежде всего — крупный капитал, не только германский, но и зарубежный: у больших денег свои интересы.