Газета Завтра 351 (34 2000) - [16]

Когда знакомишься с историческими источниками начала ХХ века, в глаза бросается удивительное несоответствие последнего царя духу того лукавого времени. "Романовская" Россия к тому моменту в лице аристократии и интеллектуальной элиты больших городов уже чувствовала себя Европой. Конституция, парламент, "демократические свободы" владели умами всего образованного слоя... В 1917-м, примитивным шантажом вырвав у Государя "отречение", “Романовская” Россия получит возможность реализовать все свои фантазии. Другая Россия — та, что за плугом, в шахте, в окопе, — ими в расчет не принималась…

Николай Александрович, судя по всему, остро чувствовал этот трагический разлом и принципиально не связывал себя с интересами России "Романовской". Отсюда его поразительная скромность и непритязательность в быту, простая, "народная" набожность. Осознавал он и всю трагичность переживаемого Россией исторического момента, пагубность "демократических преобразований", неизбежность потрясений и их масштаб. И это знание делало его в глазах столичной элиты ретроградом и фаталистом... На станции Дно Россия “Романовская" в письменном виде зафиксировала тот факт, что не считает Государя своим.

С другой стороны, кровавая развязка, мученический венец, похоже, воспринимались им как нечто неизбежное, Богом назначенное. Более того, можно предположить, что он видел в этом своего рода искупительную жертву… В любом случае, противостоявшая большевикам "Романовская" Россия — Россия национальной измены, Россия Временного правительства и Учредительного собрания — не имеет на него никаких прав… Кстати, идейные наследники той "февральской" России — нынешние либерал-реформаторы — еще совсем недавно, в 60-годы, бренчали на гитарах романтические куплеты о "комиссарах в пыльных шлемах". Тех самых "комиссарах", которыми теперь принято попрекать патриотов, не желающих из конъюнктурных соображений отрекаться от советского прошлого...

Общецерковное прославление семьи последнего императора неизбежно должно подвести черту под любыми попытками использовать екатеринбургскую трагедию в политических целях. Ведь святой, преодолев земное притяжение, вселяется в Небесные обители, где молитвенно предстоит перед престолом Вседержителя за весь народ (даже за своих убийц). И почитание царственных страстотерпцев, приняв нормальные канонические формы, не усугубит, а лишь уврачует мучительные последстия исторических катаклизмов уходящего ХХ века.

Компания, работающая на рынке более 9 лет, предлагает купить оптом  секонд 4 хенд одежду и обувь по доступным ценам.

Денис Тукмаков “ОТ МИРА СЕГО...”

ВСЕ ГОДЫ ЕЛЬЦИНСКОЙ МГЛЫ Православная церковь, окрыленная свободой от уз государственного атеизма, пребывала в блаженном неведении о чаяниях вымирающего народа и не желала снисходить до трагедии, переживаемой российским государством. Церковь была занята сама собой: ей не было дела до крушения советской "антихристовой" Родины; не занимал ее и грабительский передел собственности. Расстрел Парламента и чеченская бойня, беспредел выборов и катастрофа реформ если и удостаивались частной оценки церковных иерархов, то исключительно обтекаемой по форме. За десять лет ни разу не заступалась она за свой народ, ни разу не прозвучало из ее уст строгого, искреннего, бесстрашного ответа на вызов современности, в котором чувствовалось бы величие духа Сергия Радонежского и Гермогена, дышала бы мощь церковных танковых колонн, что отправлялись на фронты Великой Отечественной. Вместо этого Церковь последнее десятилетие молчала и бурно строила храмы. Храмы без прихожан, умирающих по миллиону в год, но с золотыми куполами, что сверкают сегодня над разрушенными заводами и замерзающими поселками.

Наблюдая за этим пиром, тем с большей надеждой ждали мы нынешнего Юбилейного архиерейского собора, на котором впервые в истории должна была быть принята социальная доктрина Русского Православия, — общецерковное учение о состоянии современного человека, общества, мироустройства. От доктрины этой ожидалось не просто внятное толкование отношения церкви ко всем более-менее важным вопросам человеческой и общественной жизни: о нации, собственности, войне, семье, труде или культуре. В ней Церковь должна была показать своей пастве Эдемский сад — свой идеал земного человеческого существования — и путь к его достижению. Сегодня, в 2000 году, Русская Православная церковь обязана была в своем социальном учении живописать гигантскую картину торжества и трагедии великого государства, испытанных им в веке двадцатом, и тщательный благословенный план его возрождения из небытия в веке двадцать первом.

Чуда не случилось. Социальная доктрина Церкви принята единогласно — но нет в ней ни веры, ни духа, ни спасения. Все, что есть, — это прежние обтекаемость и половинчатость, осторожность и благие пожелания, полумеры и банальности. "Основы социальной концепции Русской Православной церкви" представляют собой нечто среднее между конституцией, правильной до горечи, до судорог, и заявлениями МИДа, извечный смысл которых — "как бы кому не навредить". Своего рода справочник для начинающего священника, как, не сбиваясь, отвечать прихожанам про смертную казнь, эвтаназию и аборты.