Газета Завтра 316 (51 1999) - [28]

Тогда же случился мой первый композиторский триумф. Свиридов инициировал Фестиваль отечественной хоровой музыки, и я там участвовал в приятной компании Глинки, Чайковского, Рахманинова. Это был грандиозный смотр хоровой музыки, звучали только мэтры, проверенная классика. А Свиридов так полюбил мои хоры на народные слова, что в этот фестиваль их вставил. С одной стороны, это был момент триумфа, но с другой — начало очень больших проблем, которые продолжаются и по сей день. Рай кончился.

"ЗАВТРА". И вся страна входила в иную жизнь.

И.В. Кто-то, наоборот, выиграл от вхождения в этот новый период. Я проиграл всё. Пошли уже штрихи из ада. Совершенно не стесняюсь того, что в тот период я, старший редактор Всесоюзного радио, который продолжал вести передачи из Останкино, в том числе и с крупнейшими деятелями культуры, чья музыка продолжала исполняться, — параллельно торговал пивом на Белорусском вокзале, чтобы элементарно выжить. На велосипед грузил несколько сумок с пивом, расставлял их на картонном ящике и спекулировал. Длилось это недолго, но было, факт.

Дальше всё подёрнуто мраком, за исключением одного. В 1991-м году, когда начался весь этот бред, я встретил свою нынешнюю жену Галю. Бог мне сделал некое послабление, потому что без этого было бы совсем трудно.

Всесоюзное радио гибло. Союз композиторов — а я был членом бюро молодёжной секции — начал разваливаться даже раньше смерти СССР. Состоялся съезд Союза, на котором изгнали из руководства Свиридова, Хренникова, Чайковского, Эшпая, Пахмутову. Естественно, что и ученик Свиридова не мог уцелеть в новой системе. На вступлении во взрослый СК ко мне были применены особые меры. Рекомендацию написали Георгий Свиридов и Борис Чайковский, люди, которые и сейчас входят во все музыкальные энциклопедии всех стран мира как крупнейшие представители своих творческих течений. Но в Союзе мне сказали, что я не композитор вообще, недоразумение, что Свиридов и Чайковский ошиблись с рекомендацией, и было принято беспрецедентное решение, чем я сегодня даже горжусь. Нет, мне не посоветовали прийти через пару лет, написать что-то новое, мне сказали, что я профнепригоден, категорически не гожусь, чтобы находиться в стенах такого учреждения.

В недрах всего нашего музыкального мира пострадали очень многие люди. Я-то жив и говорю с вами. Но многие ушли раньше срока. Абсолютно убеждён, что Борис Чайковский мог прожить куда больше. И Свиридов, если бы участвовал в культурной жизни страны. Но их изгнали.

"ЗАВТРА". Это не было похоже на V съезд Союза кинематографистов, когда топтали Бондарчука?

И.В. Один к одному. Малоизвестные люди инкриминировали мэтрам, что те зажимают талантливых, молодых и ярких. Если я начну называть этих "молодых, ярких, талантливых" — боюсь, эти имена вам ничего не скажут. Они и поныне состоят в правлении СК. Правда, сейчас туда вошли люди из русского культурного суперэтноса: Довгань, Кикта, Микита, Ульянич, и пусть они мало что решают, это положительный знак.

Вскоре случился 93-й год. Квинтэссенция мрака. Тогда я ещё работал на Гостелерадио. Я позволял себе не просто намёками — впрямую, жёстко, агрессивно вести антиельцинскую борьбу. Непосредственный начальник Всеволод Тимохин и Геннадий Черкасов, который возглавлял музыкальную редакцию, мне это позволяли. В целом же наше радио с наслаждением оттаптывалось на портретах свергнутых кумиров. Всё это носило ярко выраженный характер Пурима, праздника с поеданием ушек Амана. И тут находится какой-то Иван Вишневский, который две передачи "Новости музыкальной жизни" в двадцатых числах сентября посвящает событиям 93-го года, даёт протестные песни.

Потом я сочинил Торжественный траурный марш памяти защитников Дома Советов.

Мою музыку тогда исполняли два раза в год на концертах цикла "Что пишут молодые композиторы". Его проводила подвижница Валида Келле, она и сейчас преподаёт в Российской Академии музыки. В пику "модернистскому" официозу швыдкистского типа устраивала концерты русской музыки. Странно вспоминать, но в рамках этих концертов мою музыку играл ныне видный теле-— и радиоведущий Артём Варгафтик, вполне противоположный мне по взглядам. Таков сложный музыкальный мир.

Честно говоря, на тот момент я полностью поставил крест на своей композиторской жизни. Больше чем на песни меня не хватало. Две из них исполнял Юлиан, они широко крутились, особенно по "Маяку".

Я люблю песню, и моя хоровая музыка — очень часто это тоже песни. Но такие хоровые песни требуют больших энергетических затрат. Музыка вообще энергетическое искусство — здесь без биологической энергии делать совершенно нечего. А у меня она была почти на нуле, горела красная кнопка, батарейки сели.

Полный пик ужаса — это лето девяносто седьмого года. После окончательного падения Всесоюзного радио я год поработал главным режиссёром телерадиокомпании "Мир". Потом меня пригласили имиджмейкером на радиостанцию "Моя волна". Однажды приходим — надпись на двери "Все уволены, просим не беспокоить".

Нет жилья, нет работы, нет профессиональной музыкальной реализации. Абсолютное падение. Я — русский человек, познал глубины стакана, узнал, что такое вытрезвитель, узнал, как могут ограбить и избить на улице. Всё это было.