Газета Завтра 313 (48 1999) - [35]

В.Б. Когда я первый раз пришел к вам в институт транспланталогии и искусственных органов, меня поразила еще и ваша домашняя церковь, храм при институте. Чья эта идея, охотно ли наша Православная Церковь согласилась на открытие этого храма. "Во имя Преподобного Серафима Саровского"?

В.Ш. Скажу честно, идея не моя, но когда мне предложили построить при институте храм, я эту идею сразу же поддержал. Я — человек православный. И я знал, что многие больные перед операцией искали поблизости храм, где бы можно было помолиться и собороваться. Так что это было сделано прежде всего ради больных.

Многие, зная наш институт и профиль наших операций, спрашивают: а как церковь относится к пересадке органов? Отношение — самое положительное. И так во всем мире. В Риме после медицинского конгресса нас принимал папа Римский. Он сказал, что люди, завещающие свои органы другим больным людям, идут по пути Христа, свершившего свой подвиг во имя всех людей. У нас в России наша Православная Церковь тоже благословляет это благое дело. Не случайно сам Патриарх Всея Руси лично благословил наш храм. И первым настоятелем в нем стал не случайный человек, а доктор медицинских наук, иеромонах Анатолий Иванович Берестов. Практически все существующие на свете религиозные конфессии положительно относятся к спасению людей с помощью пересадки органов.

В.Б. На Руси всегда врачи, хирурги в народе не только ценились, но и уважались за благородство, бескорыстие, самоотверженность. Сколько врачей, медсестер вошли в историю России не только как профессионалы, а как почти святые люди, подвижники. Тут и Даша Севастопольская, и доктор Боткин, и тюремный доктор Гааз, и Пирогов... Нет ли в наше безыдеальное, гибельное, продажное время опасности, что врачи из спасителей людских станут равнодушными бизнесменами, сначала требующими денег, а потом уже, в зависимости от суммы, лечащими больного лучше или хуже.?

В.Ш. Конечно, есть люди разные. И время часто меняет людей. Плохое время меняет людей в плохую сторону. Но в целом я скажу, что равнодушный врач-бизнесмен выдающимся целителем никогда не станет. Это уже от Бога. Или служи Богу, людям, или Мамоне, но тогда Бог отступится от тебя. Врач тогда и расцветает по-настоящему, когда помогает людям.

Изначально, уже в силу профессии своей, врачи, как правило, более гуманны, более человечны. Конечно, без денег жить тяжело. Молодой врач с семьей, если будет просто выживать, тоже все высокие помыслы потеряет. Но для настоящего врача — деньги не самоцель. Это уж точно.

В.Б. Давайте поговорим немножко о вас лично. Как дошли вы до жизни такой? Как стали хирургом? Где учились?

В.Ш. Я родился в Москве еще до войны, коренной москвич. Когда в школе еще учился, по-моему, в восьмом классе мы проходили анатомию человека. И вот одни там в классе веселились на анатомии, всякие органы у себя обнаруживали. А я всерьез заинтересовался. Не самой по себе анатомией, а человеком, его системой. Я же знал, что есть хирургия, спасающая человека. Но спасает благодаря какому-то свыше сотворенному совершенству человека. Это ведь и сегодня, несмотря на весь компьютерный мир, — самая уникальная система — человек. А заболевание разрушает этот божественный замысел, разрушает совершенство. И врач лишь восстанавливает эту волшебную человеческую уникальность.

Вот тогда уже я решил стать хирургом. Поэтому сразу после школы поступил в Первый медицинский институт имени Сеченова, не просто для того, чтобы стать врачом, а именно хирургом. Им и стал. Там же закончил аспирантуру при кафедре оперативной хирургии. Вскоре стал заниматься сердцем. Дальше всю жизнь занимаюсь одним и тем же делом. Оперирую.

В.Б. Вас называют богом в хирургии. Вы получили золотую медаль "Выдающемуся хирургу мира", вам вручили орден номер один "За искусство врачевания", но были ли у вас трагические неудачи?

В.Ш. Конечно, были. Мы все-таки не боги и не можем стопроцентно гарантировать каждому человеку, которого мы оперируем, удачу. Мы стараемся в каждом случае бороться за жизнь до самого конца, использовать все возможности. Скажем, вытащили буквально с того света Леонида Филатова. Но иногда и не получается. Природа выше наших возможностей. Спрашивают: как относится хирург к тому, когда больной умирает у него под ножом? Я уже сколько лет, где-то с середины пятидесятых годов, оперирую, более сорока лет. Когда молодой был, эмоционально очень переживал, если умирали мои пациенты по независимым от меня причинам. Это не улучшает настроения. Грубых врачебных ошибок у меня не было. Но ведь ко мне и больные шли не с гриппом и ангиной, а самые тяжелые больные. Каждый раз их спасали не от недуга, а от смерти. Естественно, не всегда это удавалось. Но я горжусь, что почти все сто пересадок сердца в России сделаны мной. И люди живут, работают, любят. Живут более десяти лет и находятся в хорошем состоянии. Дай Бог им здоровья.

В.Б. Я понимаю, что ваша жизнь — это хирургия. Но есть ли время на какие-то увлечения? Спорт? Балет? Коллекционирование?

В.Ш. Так называемого хобби у меня никогда в жизни не было. Даже если оставалось свободное время, есть семья, детей воспитывать надо было, у меня и дочь, и сын, а сейчас уже и четверо внуков. С ними тоже надо повозиться. Люблю читать хорошие книги. Люблю с друзьями посидеть, куда-нибудь на природу поехать. В политику никогда не тянуло.