Газета Завтра 299 (34 1999) - [32]

С христианством кончается история Европы, история зверя, возжелавшего стать человеком. Арийцы НЕ СДАЛИ ЭКЗАМЕН на человека. Но и мы не можем оставить их на второй год. Время уходит стремительно. Славный же мир организуется ныне вокруг нас. Они, бывшие властители, опустили руки, пали ниц. И ветвь исторической эволюции понесла их вниз, по ниспадающей линии. Помните?

Если все живое лишь помарка,

За короткий выморочный день,

На подвижной лестнице Ламарка

Я займу последнюю ступень...

ВОТ ТУДА НАПРАВЛЕН ИХ БЕГ. Тихо, скользя по стремнинам бытия, — к земле, к траве, в мягкое стойло, в хлев, во влажную солому, назад, к низшим формам духовного существования, в пепел, смрад, в навоз. Их нужно резать или стричь, как говорил лучший из гоев Пушкин.

“Святой год” — 2000-й — начинается концом Европы и Christentum. И Фукуяма здесь ни при чем. Знаете, есть закон: чем меньше ариец христианин, тем больше ему мешают евреи. Мы и есть наказание за их отступничество. Чем менее в народе остается христианства, тем больше Абрамовичей на руководящих постах. Это знак деградации арийской идеи.

Ныне нам даже некого наказывать. Остались жалкие руины.

Но помните ту притчу, что вспомнил когда-то Иисус — об овце, упавшей в колодец в день субботний? Нам следует все же помнить о ней. Нам предстоит, вероятно, вновь спасать арийские народы — на сей раз просто, пася железным жезлом. Иного они не заслужили. Не выдержав простейшего испытания христианством, Европа расползается в хаос. Ее будущее очевидно.

Когда-то еврей Савл понял, что этих зверей можно приручить. Его опыт помог Европе прожить две тысячи лет под благой сенью еврейских стилизаций.

Но их время сочтено, взвешено и измерено.

Как мы должны воспринимать кризис христианства? Как поминки по большому филиалу нашего банка — по Европе и ее культуре. Все это сделали мы, но подспудно, тайно, в глухой тишине. Теперь остается заявить о своих правах в полный голос.

Европа проиграла. Ей некуда деваться. Победили все-таки мы. В конце концов.

Доктор Арбутнот, написавший мне, что мы, евреи, должны поверить в великого мессию арийцев и влюбиться в американский стиль жизни, неправ. Америка, в сущности, есть передовой отряд арийского разложения. Жалкая раса, жалкая история, жалкие перспективы... Истина, которую сегодня дарует нам Г-дь, проста: либо мы, либо никто. Это факт. Это очевидность.

Один английский пастор недавно написал книгу под названием “После Бога”. Это характерное и страшное название не пугает его. Ему кажется, что век Европы еще долог, просто от Б-га Вседержителя нынешний человек Запада переходит к божку домашнего очага, божку собственного “эго”.

Это ложь. На место Вседержителя может прийти только Великая Пустота.

Вот перед чем ныне стоит европейское сознание.

Еврейские студенты любят говорить, что профессор Дацевич все свои лекции заканчивает стихами Бялика — даже лекцию про Пушкина. Да, Бялик — мой любимый поэт. На сей раз я прочитаю кусок из поэмы “Мертвецы пустыни”, который когда-то был обращен к нам. Ныне же он рисует самое ближайшее будущее великого плавильного котла арийской цивилизации.

И пролетел ураган. Все снова, как было доныне:

Ясно блестят небеса, и великая тишь над пустыней.

Сбитые в кучу, ничком, оглушенные, полные страха,

Мало-помалу встают караваны, и славят Аллаха.

Снова лежат исполины, недвижна несчетная сила;

Светел и ясен их вид, ибо с Богом их смерть примирила.

Места, где пала их рать, не найдут никогда человеки:

Буря холмы намела и тайну сокрыла навеки.

Изредка только наездник-араб пред своим караваном

Доброго пустит коня в весь опор по равнинам песчаным;

Сросся с конем и летит он, что птица,

по шири безбрежной,

Мечет копье в вышину и ловит рукою небрежной.

Чудится — молния мчится пред ним по песчаному полю,

Он, настигая, хватает его, и вновь отпускает на волю...

Вот уж они на холме, но далёко, чуть видимы глазу...

Миг — и отпрянул скакун, словно бездну завидевши сразу,

Дико взвился на дыбы, как в испуге вздымаются кони, —

Всадник нагнулся вперед и глядит из-под левой ладони —

Миг — и коня повернул — на лице его страх непонятный,

И, как из лука стрела, он несется дорогой обратной.

Вот доскакал до своих и поведал им тайну равнины.

Внемлют, безмолвно дивясь, рассказу его бедуины,

Ждут, чтоб ответил старейший —

в чалме, с бородой среброкудрой.

Долго молчит он и молвит:

“Валлах! Да святится Премудрый!

Видел ты дивных людей: их зовут Мертвецами Пустыни.

Древний, могучий народ, носители Божьей святыни,

Но непокорно горды, как хребты аравийских ущелий —

Шли на вождя своего, и с Богом бороться хотели;

И заточил их Господь, и обрек их на сон без исхода —

Грозный, великий урок и память для рода и рода...

Есть на земле их потомки: зовут их народом Писанья”.

Молча внимают арабы загадочной правде сказанья:

Лица их полны смиренья пред Богом и Божиим чудом,

Дума в глазах, —

и пошли уж к навьюченным тяжко верблюдам.

Долго сверкают, как снег, издалека их белые шали;

Грустно кивают верблюды, теряясь в мерцаниях дали,

Словно уносят с собой безысходность легенд про былое...