Газета Завтра 295 (30 1999) - [8]

Д.А. Действительно, вопрос большой, на него можно час отвечать. Но про себя я могу сказать, что всегда был коммунистом, сколько себя помню, родился таким. Цель моей жизни, как, надеюсь, и моих соратников,— это построение справедливого общества. А справедливое общество — это и есть коммунизм. В данной ситуации Россия подошла к построению этого справедливого общества ближе, чем другие страны. Поэтому с возрождением коммунистической России, а оно совершенно неизбежно, произойдет и возрождение всего мирового сообщества. Вот с этим я и пришел в компартию, работаю в нашей организации КПРФ и органах местного самоуправления, пишу статьи в патриотической прессе. Политическая борьба — это очень многогранный процесс. Это и общение с людьми, и реальная помощь им, и отстаивание их интересов, и огромная отдача, если люди тебе поверили и пошли вместе с тобой. Другой жизни для себя сегодня не представляю.

М.П. Ну, мой путь в компартию был не слишком типичным. Я серьезно занимался спортом, боевыми единоборствами. В политику пришел после 1993 года. Это действительно был год пробуждающий. Я не участвовал в событиях на Пресне, я сидел дома и смотрел танковую атаку по телевизору. Вот это зрелище, которым ребята из Си-эН-эН хотели нас запугать, побудило меня к резким и конкретным действиям. Я тогда начал искать единомышленников — и мне, считаю, повезло выйти на контакт с Петром Марковичем Абовиным-Егидесом, с которым многие вопросы удалось обсудить по переписке и при личных встречах. Затем я активно участвовал в создании местной организации Партии самоуправления трудящихся, во главе которой стоял Святослав Федоров, вошел в Высший СоветПСТ, соприкоснулся с миром большой политики. Но из этой партии я вышел после того, как Святослав Федоров отверг требование моих товарищей по Ногинской районной организации снять свою кандидатуру на президентских выборах 1996 года в пользу Геннадия Зюганова. В КПРФ я и пришел потому, что не вижу никакой другой реальной силы, которая могла бы изменить ситуацию. Нет больше никого и ничего на самом деле. Это во-первых. А во-вторых, коммунистические идеалы мне действительно дороги и близки. Я продолжаю работать как профессиональный политик, каковым себя и считаю.

А.К. Для меня даже вопроса о выборе своей позиции не было. Все мои профессиональные, социальные, идейные предпочтения связаны с Советским Союзом, а его строили коммунисты. Я преподаю в школе, рассказываю ученикам о прошлом нашей страны, занимаюсь детскими творческими коллективами. Ведь то, что сегодня сотворили с детьми, не поддается никакому спокойному описанию. Особенно в столице. В провинции еще нет этого культа самодостаточности, агрессивного потребительства. Будущее нашей страны под угрозой. Поэтому я — в КПРФ.

В.В. А как вы относитесь к такому утверждению, что модель общественного развития, которой следовал Советский Союз во главе с КПСС, воспитывал в людях социальный инфан- тилизм, подавлял их инициативу и ответственность, регламентировал все стороны жизни, что и привело в конечном итоге к катастрофе нашего общественного строя? Бесплатное образование — пожалуйста, лечение и отдых — пожалуйста, работа — только приходи вовремя. Вот и получился в таких тепличных условиях пассивный социальный тип, этакий детсадовец, ожидающий, что ему дадут сверху, не способный ни бороться за свои интересы, ни даже понимать, в чем они по-настоящему заключаются? Вот и продолжают демократы использовать этот стереотип, например, в своей антиармейской пропаганде. Вы, наверное, видели листовки, призываю- щие уклоняться от призыва с симпатичным пухленьким малышом, использующим солдатскую каску вместо ночного горшка с лозунгом: “При- зыв в армию? Спасибо, нет!” Как будто в армию призывают таких карапузов, а не граждан России...

М.П. Несомненно, какая-то доля истины в таком утверждении есть. Конечно, меня лично многое не устраивало в развитии советской социалистической системы, но эти личные претензии отодвигаются на второй план перед той катастрофой, которая сегодня обрушилась на нашу страну. А вот ее предотвратить должны были те, кто стоял у власти в СССР. Опять же, было ощущение, что все идет правильно, что все нормально. Это глобальное ощущение, которого сегодня нет. Речь идет не о том оглупляющем припеве “все хорошо, прекрасная маркиза”, а о глубинном спокойствии, которое позволяет человеку творить. Когда человеку не нужно грызться с другими, чтобы отстоять свое право на существование, на кусок хлеба, на копейку — он начинает творить. Даже все советское диссидентское движение выросло из потребности социального творчества. А если говорить об ошибках, то мне кажется, что главным образом они были в системах образования и воспитания. Они после Сталина оказались отброшенными на второй план, и это пусть не сразу, но привело к тому, что все меньше становилось людей думающих и ответственных.

Д.А. Я знаю, что Советское государство обеспечивало людям социальную защищенность, занималось их воспитанием, но оно и должно этим заниматься. Другое дело, что не было независимых от государства форм организации, дублирующих и страхующих основные структуры нашего общества, а те, что были: народный контроль, например, рабочие дружины,— оказались предательски разрушены. В 1991 году очень многие просто не понимали, что происходит. Ведь уже 6 лет шел великий обман народа, он продолжается и поныне. Люди оказались в капитализме, совершенно того не желая, просто не понимая, что происходит. Такое в голове не могло поместиться: все высшее руководство перешло на сторону врага и сдало нас Западу, не спрашивая, нравится нам это или нет.И только сейчас начинаются процессы стихийной самоорганизации, только сейчас люди поднимаются на борьбу.