Газета Завтра 234 (21/1998) - [11]

— Привет авиационному институту. Правительство — в центрифугу!

— Приветствую московский инженерно-строительный. Буржуев и расхитителей народной собственности — в жидкий бетон!

Наблюдая за действиями малочисленных агитаторов, затерянных в разноликой и политически нейтральной (девственной) толпе, вдруг видишь пример живого оплодотворения масс. Агитаторы — это семечки, вброшенные в истосковавшуюся по живому смыслу рыхлую почву, имя которой — народ.

Подчиняясь законам социальной химии, коллоидное вещество толпы неизбежно вступает в реакцию с рассеянными гранулами политических партий и движений, выталкивая на поверхность красные лакмусовые полоски знамен (катализатором подобных процессов обычно выступают дубинки властей — последние на этот раз решили не торопить события). Так или иначе, Россия стоит на пороге рождения новой оппозиционной властям силы, формирующейся на базе русской молодежи.

Андрей ФЕФЕЛОВ

ДОБРОВОЛЬЧЕСКИЙ ШТРАФБАТ

В первые месяцы Великой Отечественной нередко случалось так, что утратившие связь с частями штабы армий попадали под прямой удар противника, и генералы принимали свой последний бой с автоматами и винтовками в руках. Это было свидетельством неэффективности официальной военной доктрины, расплатой за неумение воевать и побеждать в новых условиях.

Генерал с автоматом — несомненно, герой, который предпочел смерть более-менее почетному плену у врага. Но генерал с автоматом, по большому счету, — не генерал.

А кто такой — профессор столичного ВУЗа с транспарантом “Долой финансовую мафию!” на Воздвиженке 20 мая сего года? Я подошел к нему и, представившись, спросил: “Кто же, по-Вашему, входит в эту финансовую мафию, против которой Вы протестуете?” И он, солидный, респектабельный мужчина, разменявший шестой десяток лет, вырастивший не одно поколение специалистов, начал нести околесицу в том духе, что он и сам — из “Завтра”, а раз так, то нам лучше знать, кто в мафии, а кто нет. Вынырнувшая из-под его локтя бойкая пенсионерка-преподавательница выкрикнула, что вот она может сказать, но — не хочет.

Такую сумбурную реакцию можно понять: не один любимый ученик этих достойных людей пал в глубины той самой мафии, деятельность которой в конце концов вывела на улицу и сверхэлитную столичную профессуру. Можно понять — но не оправдать. Значит, не тому и не так Вы их учили, профессор?!

Советская власть одной из величайших своих заслуг может считать приобщение к высочайшим достижениям науки и культуры десятков миллионов русских людей. Этот рывок 30-х-50-х годов получил название “культурной революции”. Инженеры и техники, ученые и библиотекари, врачи и школьные учителя, агрономы и железнодорожники, управленцы и летчики, дипломаты и офицеры — все клеточки огромного социального организма работали в едином режиме, одухотворялись одной идеей: построения и защиты самого справедливого общества на земле.

С конца 50-х на место справедливости исподволь начало становиться материальное благополучие, “все более полное удовлетворение возрастающих потребностей советских людей”. Предполагалось, что самая передовая промышленная база сама собой даст решение всех прочих проблем, позволит “догнать и перегнать Америку”. То есть ориентир из области духа был перенесен в земное пространство и время. Это падение советской системы ценностей сказалось, конечно, и на системе образования, особенно высшего, престижность которого резко возросла из-за ряда весьма зримых и осязаемых привилегий статусного и материального плана. “Поплавок”, то есть значок и диплом об окончании института (а еще лучше — университета, а еще лучше — столичного института) был обязательным условием для успешной карьеры.

Иметь ВУЗ или несколько ВУЗов — было признанием важности города и его руководителей не меньшим, чем повышенная категория снабжения или число номеров АТС. В СССР бесплатно, за счет государства, обучались миллионы студентов. И, получив образование, они обнаруживали, что на догоняемом Западе за те же, по сути, дипломы можно жить в сотни раз лучше. А поскольку научное знание и исследовательско-технологические методики вроде бы никак не зависят от страны пребывания их носителей, чувство несправедливости со стороны государства становилось у “верхнеобразованных” все сильнее.

Они не понимали и не могли понять, что на Западе платят деньги за изнурительный и постоянный труд в рамках жесточайших технологических схем, принятых концернами и правительствами, а вовсе не за факт сдачи госэкзаменов и получения диплома. Шаг вправо, шаг влево, сомнения в лояльности, вредные привычки — караются там весьма ощутимо, и для привыкших гонять чаи или бегать в курилку советских “полунаучных сотрудников” такие порядки были просто невыносимы.

Но тщательно лелеемая “мелкобуржуазная стихия” зависти в конце концов захлестнула “красный проект” революции. И случилось это уже на наших глазах, зашоренных “общечеловеческими ценностями”. А потому многое из происходящего тогда не было увидено внутренним зрением и понято той самой интеллектуальной элитой, которая штамповала себе на смену пресловутую “интеллигенцию”,- интеллигенцию, равно готовую быть “поколением дворников и сторожей” в советских мегалополисах, жить на социальные пособия в Западной Европе и в США, собирать апельсины в кибуцах или торговать Россией оптом и в розницу, если представится возможность.