Газета Завтра 228 (15/1998) - [26]

Владимир СМИРНОВ. Вы правы. И дело здесь в том, что я не оказывал сопротивления полиции. Я дал отпор насильникам, вступился за честь и достоинство своей жены. Меня, по сути, вынудили взяться за топор. Это была банальная провокация. Но мне не хочется вспомнить об этом.

Корр. Я вижу, что вам нелегко, хорошо вижу, и все-таки расскажите, пожалуйста, что же все-таки произошло, пусть читатели газеты сами судят обо всем.

В.С. Все это произошло еще в июне 1995 года. Поздно вечером ко мне домой пришли полицейские. Они были в гражданской одежде, нетрезвые. В подъезде на лестничной площадке на втором этаже (а я жил на третьем) они встретили мою жену. Жена в домашнем халате и в тапочках домашних возвращалась с улицы, где, как обычно, кормила возле подъезда бездомных кошек. Она в них души не чаяла и каждый вечер выносила им корм, и кошки всегда поджидали ее загодя… Полицейские предъявили жене удостоверения и потребовали, чтобы она впустила их в квартиру, так как, мол, они пришли за мной. Жену это насторожило, она знала, что грехов по части полиции за мной нет, подумала, что время позднее, мало ли чего, и предложила этим трем недобрым молодцам вместе с ней зайти к соседям, чтобы она от них могла бы позвонить в полицию и убедиться, что перед ней настоящие, а не мнимые полицейские. Ясно, что опасения женщины были обоснованными и надо было, вероятно, пойти ей навстречу, но не тут-то было. Задача, видимо, у них была иной. Эти “крутые” парни стали выкручивать ей руки, насильно достали у нее из кармана ключи от квартиры, а когда жена, испугавшись, стала вырываться, то на нее тут же одели наручники и пристегнули этими наручниками к лестничным перилам, как собачонку какую-то. Жена стала кричать. Я в это время находился дома, спокойно готовил к выходу очередной номер газеты, когда услышал испуганные крики жены: “Что вы делаете? Мне больно!” Тогда я, недолго думая, схватил топор и с какими-то угрожающими криками выскочил на лестничную площадку. Конечно, в тот момент я мог и готов был убить любого, кто подвернется мне под руку. Эти “герои”, мастера заплечных дел, видно, почувствовали мое состояние и резво разбежались кто куда. Я их никого уже в глаза не видел, слышал только шаги, топот ног убегающих по лестнице людей. Зато я увидел свою жену, она стояла полуэтажом выше. Бледная, испуганная, с оторванными на халате пуговицами. Одна ее рука была прикована наручниками к лестничным перилам, а в другой, свободной, она держала пустую пластмассовую посудину, в которой выносила корм для своих подопечных. Контраст был разительным: тихая, безответная, добрая женщина — и эти наручники. Я не знаю, что со мной стало, я заорал, чтобы немедленно освободили мою жену, иначе я взорву весь дом вместе с ними. Конечно, я никого в глаза не видел, их всех, как ветром сдуло, но я чувствовал, что они затаились где-то на верхних и нижних этажах — кто куда успел удрать. Жена мне подсказывала, что у них есть автоматы, но мне было все равно, я хоть и был с топором против них, но не чувствовал себя с голыми руками: мне казалось, что если в меня начнут сейчас стрелять, то пули будут от меня отскакивать, как резиновые. И то, что взрывать их было нечем — меня не смущало. Я откровенно блефовал, но ярость придавала мне убедительности, я сам был, как бомба. Эти жалкие трусы даже не подошли, чтобы освободить жену; они бросили вниз к ногам жены ключи от наручников, завернув их во что-то, чтобы не отскочили. Жена, освободившись с горем пополам, спустилась ко мне и рассказала, что произошло, сказала, что они нетрезвы, что от них разит перегаром. Тут и они, эти насильники, очухавшись, стали кричать наперебой, что они из полиции, чтоб я сдавался. Я им не верил. Отчасти и потому, что не знал за собой вины. Позвонил в квартиру соседа напротив. Там проживал начальник полиции безопасности, по старым меркам, это что-то вроде начальника городского отдела КГБ. Когда сосед вышел, то я спросил у него: это полиция или бандиты? Он ответил, что полиция. И я опять, было, взъярился поначалу, спросил, почему они тогда действуют как бандиты, потребовал у него пистолет, сказал, что застрелю тех, кто надругался над женой. Он испугался, стал меня успокаивать. Снизу тоже кричали, чтобы я сдавался. Меня всего колотило, но я понимал, что неприятности мне не нужны, незачем их себе создавать, и хотя жгла обида за жену, но я как-то пересилил себя, взял себя в руки и, скрепя сердце, через не могу согласился сдаться. Я попросил у них только время, двадцать минут, чтобы успокоиться, прийти в себя. Они согласились.

Вслед за тем наступила тишина, похожая на затишье. Я искренне не понимал, зачем они пришли, да притом на ночь глядя, да еще с автоматами на изготовку. Предполагал, что это может быть политика, что-то связанное с деятельностью ассоциации российских граждан, которую я когда-то создал в Латвии и одно время возглавлял, я стал сжигать на газовой плите списки российских граждан — жена мне помогала. Потом выпил бутылку пива. Так, видно, прошло 20 минут. Потому что раздался телефонный звонок и мне грубо сказали, что время вышло, чтобы я сдавался и выходил на улицу с поднятыми руками. Эта грубость меня покоробила: мало того, что пришли без повода в неурочный час, надругались над женой, так еще и спектакль устраивают вместо того, чтобы хоть формально извиниться. Я ответил им, что я не фельдмаршал Паулюс, чтобы выходить с поднятыми руками, что пусть они сначала дадут мне гарантии моей безопасности и гарантируют, что будут наказаны в законном порядке те люди (или нелюди), которые надругались над моей женой… Конечно, я без обиняков высказал им все, что о них думаю, потому что до сих пор, спустя уже три года, не могу понять, кем надо быть для того, чтобы на женщину надевать наручники,- видимо, подонком, каких свет не видел. Вероятно, полицейские обиделись, потому что отключили мне телефон. Тогда я опять позвонил в дверь своего соседа, начальника полиции безопасности, и сказал ему, что хочу сдаться, но со мной даже не разговаривают — вот парадокс-то. Тогда сосед самолично созвонился с коллегами, о чем-то долго говорил с ними, а потом сказал мне, что они не хотят меня брать, так как я очень сильно возбужден и они опасаются, что я нападу на них. Они вызвали из Риги спецгруппу со снайпером. Я действительно был доведен до белого каления, но ведь они сами меня вынудили. И потом, я намеревался сдаться, и можно было погасить конфликт вначале, но они упорно нагнетали страсти…