Газета Завтра 189 (28 1997) - [27]

Я ничего не имею против хороших, добротных, слегка самовлюбленных мемуаров. В конце концов мемуары пишут, как правило, люди, которые заслужили на это право. Уверен, мемуары художника Ильи Глазунова были бы многим интересны.

Всегда популярны книги разоблачений, такие, как у Валентина Катаева и у Юрия Нагибина. Думаю, что у Ильи Глазунова хватило бы суперматериалов для подобной книги разоблачений, такая книга бы стала мировым бестселлером, продавалась бы рядом с Сальвадором Дали.

Неприкаянная душа Ильи Глазунова требовала совсем другого. И потому, как бы ни прискорбно было слышать автору, на мировой бестселлер она никогда не потянет. Не та, не так и не о том. Семена русскости, которые десятилетиями разбрасывал Илья Глазунов по нашей денационализированной почве, взошли иногда в самых неожиданных местах. Я уверен, что и в русскости нынешних наших коммунистов, в русскости Виктора Анпилова, в национал-большевизме Эдуарда Лимонова, в государственном национализме Геннадия Зюганова тоже есть плоды просвещения Ильи Глазунова, как бы ни отрицали это и сам Глазунов, и нынешние оппозиционеры. Сколько раз было в самых неожиданных патриотических компаниях, наругавшись вволю Илью Глазунова, ругатели признавали — но дело он, конечно, сделал огромное.

В конце концов, уже начав печатать книгу “Распятая Россия” в журнале “Наш современник” и получая пачки недоуменных писем от обывателей, желающих побольше личного и мемуарного, Илья Глазунов сам вынужден был дать разгадку своей книге, вынужден был сам разобраться — зачем ему нужна эта книга?

“Я хотел бы объяснить читателю, почему в моей книге, столь личной и откровенной, так много исторических материалов, основанных на трудах забытых или замалчиваемых историков России. Во-первых, сегодня делается все, чтобы после ночи марксистско-ленинской историографии лишить нас не только исторической памяти, но более того, воспитать в русских сознание национальной неполноценности, когда нам вроде бы ничего другого не остается, как стесняться проклятого прошлого и проклятого настоящего… Во-вторых, у нас до сих пор нет настоящих учебников русской истории… И все те же “благодетели”, в свое время организовавшие “великую русскую революцию”, пытаются всеми силами пресекать всякую возможность возрождения религиозных, экономических и культурных основ нашего исторического бытия. Небезызвестный Сорос, метастазы “культурного фонда” которого раскинуты по многим странам мира, очевидно, как и многие “спонсоры” новой России, видит самую страшную угрозу для западного мира в возрождении русского национального начала… Я понимаю, что для многих, может быть, было бы гораздо интереснее прочесть, как, например, я писал портреты королей и кинозвезд, заглянуть в “замочную скважину” моей личной жизни. Но, думаю, все-таки важнее понять, как в борьбе и неустанном познании вырастала и крепла моя бесконечная любовь к России… Знакомя читателя с обширными конспектами и записями моих исторических изысканий, я ввожу его в “святая святых” моего внутреннего мира, в ту келью души, где зреют многие мои работы… С туманной юности по сей день в моей мастерской, когда я работаю, звучит музыка, которая дает мне великую силу, помогает сосредоточить творческую волю и энергию. Такую же роль в моей жизни играют труды историков и философов России. Они формируют мой внутренний мир, становятся самыми сокровенными страницами жизни художника и гражданина.”

Это то ли проклятие, то ли благословение Руси. Никакой истинный художник, писатель, музыкант, скульптор не может погрузиться в чистую пластику своего творчества. Сами же заявляют: “Красота спасет мир”. Но сами же не в состоянии удержаться в границах чистой красоты, чистого творчества. И в противостоянии друг другу — Достоевский и Толстой, Чехов и Горький, Маяковский и Есенин, Шолохов и Солженицын — они творят свой гражданский подвиг, отодвигая в сторону свои художественные замыслы. Георгий Свиридов не может быть только композитором, Валентин Распутин не может быть только писателем, Илья Глазунов не может быть только художником.

Книга “Распятая Россия” — это его путь к себе, но это и путь для других. Это взгляд на национальную Россию.

Пожалуй, из наиболее личного в книге не воспоминания о годах учения в Академии художеств у Иогансона, не история первой нашумевшей выставки в дни фестиваля молодежи и студентов, не пронзительная правда о ленинградской блокаде, не рассказ о знаменитом клубе “Родина”, с которого и началось возрождение национально-патриотического движения в России, а обширное исследование своей родословной, семейств Флугов, Григорьевых и Бенуа. Здесь мыслитель Глазунов, историк Глазунов, полемист Глазунов уступают место отечествоведу Глазунову. О борьбе художника, о его травле, о его исторических взглядах читать интересно. Его главы о Достоевском и Пушкине найдут самого широкого и внимательного, благодарного читателя. Его размышления о Петербурге, о хазарском государстве, о монгольском нашествии вызовут восторг одних и проклятия других. Но кому нужны записки о семействе Флугов, обширные письма семейства Бенуа, дневники генерала Григорьева?