Газета Завтра 152 (44 1996) - [5]

Имея общую прагматическую цель, оба эти сегмента пока не выработали между собой каких-либо правил стратегического взаимодействия. И, конечно же, вина за это лежит всецело на либеральном сегменте. Именно от этого сегмента требуется сегодня радикальный пересмотр всех его представлений и установок. Не осуществив такого пересмотра, этот сегмент будет сметен волной регрессивных веяний, выражаемых Лебедем и его соратниками. Опираясь на регресс, деградацию и сепаратизм, “войско Лебедя” сотворило тот последний и смертный грех, неизбежность которого уже давно прогнозировалась. Это “войско”, став “войском Смуты”, неизбежно должно было рано или поздно соединить несоединимое: национализм, густо приправленный дурным и сугубо риторическим шовинизмом, и сепаратизм, готовность обменять приход к власти на дальнейшее умаление российских земель.

Судьба и нечто большее, нежели простое стечение обстоятельств, нечто сходное с логикой исторического процесса (хотя и не достигающее в своем накале и устремленности уровня требований, предъявляемого к такой логике), сшибли между собой национал-сепаратизм и максимально приближенный к власти либеральный космополитизм.

Не хочется высоких слов. Но нельзя и недооценивать масштаба подобной сшибки. Стоит ли сводить все к блажи Коржакова, решившего использовать свои особые рычаги влияния на Лебедя ради достижения депутатского иммунитета, позволяющего щедро делиться имеющейся конфиденциальной информацией? Отрицать роль этой блажи нельзя. Но все сводить к ней — невозможно.

Потому что остается непонятым, почему союзники по борьбе с коммунистами на выборах 1996 года, Чубайс и Коржаков, вцепились друг другу в горло еще до объявления итогов второго тура. Почему не могли дотерпеть? Что разделяло? Что толкало на смертельную схватку? Только ли какие-то частности, касающиеся конкурентной борьбы за влияние на президента Ельцина? Думается, что сводить все к этому сегодня не могут даже завзятые любители политических упрощений, того, что можно назвать “бытописательством”, вульгаризацией политики. Еще недавно такое “бытописательство” задавало тон в анализе внутриполитической жизни. Теперь оно кажется не просто старомодным, а дряхлым до архаичности. Достаточно просто попристальнее всмотреться в последовательность фрондирующих внутри команды Ельцина фигур.

Фронда номер 1 — вице-президент Руцкой. В той же исторической и политической окрестности — Хасбулатов, Скоков, Баранников — далеко не чужие и самому Ельцину, и тому буржуазному процессу, который Ельцин олицетворяет. Ясно одно — все эти лица никакого прямого отношения к коммунистической реставрации не имеют. Даже если трагическая ирония исторического процесса и соединила кое-кого из них с действительно реставрационными веяниями.

Фронда номер 2 — Коржаков, Барсуков, Сосковец. Лица тоже отнюдь не реставрационные. Собственно говоря — не чужие крупным олигархическим группировкам и в каком-то смысле являющиеся чуть ли не хозяевами финансово-экономических империй, этого любимого детища власти Бориса Ельцина.

Фронда номер 3 — Лебедь и все близкие ему фигуры. Вновь — реставрацией и не пахнет.

И совершенно ясно, что полная политическая победа над Лебедем создаст фронду номер 4 того же типа, а победа над этой фрондой — фронду номер 5, номер 6 и так далее.

Что выражает эта тенденция? Реставрацию? Бонапартизм? Термидор? Нет, думается, что речь здесь идет о других, более близких к нашим отечественным реалиям, более тупиковых и вместе с тем ничуть не менее острых процессах. Большая часть нашей элиты видит эти процессы. Но никто не хочет их адекватно описывать. Потому что такое описание считается слишком рискованным. Здесь, сказав “А”, нельзя не говорить “Б”. Но и молчать по поводу ключевых вопросов тоже нельзя. Подобное молчание становится теперь уже не просто вредным, но и унизительным. Причем подобная унизительность особенно болезненна в ситуации, когда болтают обо всем, кроме главного.

Почему так популярны стали в последнее время разного рода обмусоливания проблемы “элиты российского общества”? Неужели мы имеем дело с запоздалым желанием всерьез разобраться в тех процессах, которые не только десятилетиями, но и столетиями находились у нас в стране за семью печатями? Увы, речь идет в большинстве случаев совсем не об этом. Речь идет о невротической болтовне, скрывающей неспособность и нежелание ответить на главный вопрос, который звучит так: “Сформировался ли в постсоветской России буржуазный класс? И если да, то что он из себя представляет?”

Любителям посмеяться над классовым подходом стоило бы навести справки за рубежом и понять, что формационный метод не только не устарел, но, по сути, пользуется теперь еще большим вниманием самых серьезных специалистов, нежели сто лет назад. Другое дело, что инструменты формационного анализа сильно изменились, как и само представление о формациях. Но теория элит, даже в ее действительном неизмусоленном виде, работает только на фоне формационного анализа, вместе с ним, а не вопреки ему. Почему же в нашей стране нет ни одной серьезной попытки провести формационный анализ современного российского общества, дать описание становящемуся буржуазному классу? Да потому, что “в доме повешенного не говорят о веревке”. Буржуазный класс России — это слепок с российской, а точнее, советской номенклатуры. Детище этой номенклатуры. Трудное детище. Трудным детям свойственно ненавидеть отцов. Им свойственно до поры до времени смеяться над ними, противопоставлять себя им. Можно говорить здесь и о фрейдистских комплексах, и о ротации элит. Но никому еще не удавалось оборвать политико-генетические связи типа тех, которыми опутан наш больной и расколотый буржуазный класс.