Газета Завтра 1204 (52 2016) - [28]

Запись была сделана звукорежиссёром Андреем Ветром в московской студии "Мелодии", которая находилась тогда в бывшем храмовом здании, где в настоящее время вновь расположена Англиканская церковь Святого Андрея. Акустика церковного зала по достоинству была оценена профессионалами звукозаписи. Вся музыка альбома — авторства Романа Суслова. Он, к тому же, "узурпировал" вокальные партии и с этого момента стал единственным вокалистом группы. Тексты же поровну были «поделены» между Петром Плавинским ("Я учусь" и "В чужих озёрах сна"), Аркадием Семёновым ("Эй" и "Помощник") и Гором Оганисяном ("Летаргический сон" и "Прощание"). На ударных играл Михаил Митин, на клавишных и басу —Дмитрий Шумилов. Сессионно были привлечены саксофонист Иван Волков, трубач Андрей Соловьёв и скрипач Сергей Рыженко. Что интересно, Рыженко и Соловьёв впоследствии вошли в штатный состав группы. Хотя последние концерты, в том числе праздник "Геометрии", "Отказ" провёл в формате боевого трио: Суслов—Шумилов—Митин. Обложку пластинки оформил концептуалист Свен Гундлах, и человечек с конверта обрёл статус эмблемы группы.В качестве бонуса на первый CD данного издания вошла композиция "Портрет", записанная для новогоднего выпуска "Программы А" в 1990 году. На втором CD впервые издаётся концерт, состоявшийся 13 декабря 1988 года в новосибирском ДК Железнодорожников.

На фоне простых форм, которые были в ходу у большинства наших рок-деятелей, "Вежливый отказ" с его интересами в области академического авангарда, прогрессива, фри-джаза, неоклассики и корневого фольклора производил поистине удивительное впечатление. "Отказ" соединял воображаемое и реальное, стихийное и почти математически продуманное. "Вежливый отказ" словно фиксировал пограничье между утопизмом классического модернизма и пессимистической игрой-рефлексией постмодерна. И делал это с блеском.

В те же годы Роман Суслов утверждал кредо группы: "Всегда быть с прямой спиной". Несмотря на большой "отказовский" опыт самоиронии – то, что точно осталось и по сей день.

Эй кузнец!

Куй железо, пока мы еще горячи

Умирающий пой, крепостной

голосуй, пулемётчик строчи

А когда нас возьмут из засады

родные края,

Я скажу, не тая

Всевозможные мы — это я.

Я был снегом зимой

А весной стал землёй

Но с прямою спиной.

Культура и запреты

Культура и запреты

Галина Иванкина

нужна ли нам цензура?

"…Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать

Морочит олухов, иль чуткая цензура

В журнальных замыслах стесняет балагура.

Всё это, видите ль, слова, слова, слова…"

А.С. Пушкин

В довлатовском "Заповеднике" есть характерный монолог бездельника-диссидента: "Любая цензура — преступление, — ухватился Стасик за близкую ему тему. Он снова выпил и ещё более разгорячился. — Вся моя жизнь — это борьба с цензурой, — говорил он. — Любая цензура — издевательство над художником. Цензура вызывает у меня алкогольный протест! Давайте выпьем за отмену цензуры!". Сам Сергей Довлатов, не будучи в восторге от препон и рамок советского агитпропа, всё же относился с иронией к совсем уж маргинальным персонажам, вроде упомянутого Стасика.

У нас давным-давно нет цензуры. Любая попытка её ввести неконституционна, ибо статья 29, часть 5 Конституции Российской Федерации гласит: "Гарантируется свобода массовой информации. Цензура запрещается". Тем не менее постоянно возникает лихорадочный вопрос: а не вернуть ли цензуру обратно? Повторюсь: в данный момент она запрещена Конституцией, а потому ввести её не представляется возможным. Почему же тема запретов столь популярна в обществе, причём на всех его уровнях — от обывателей до деятелей искусств и политиков?

"За 15 лет до "нулевых" годов уровень нравственности (в российском обществе) очень упал, а все ограничители оказались сняты благодаря тому, что (было декларировано), что государство не может вмешиваться (в творческий процесс). Оно и не вмешивается, и это тоже очень плохо", — сказал Станислав Говорухин. Режиссёр утверждает, что в России "даже намёка нет" на цензуру. По его мнению, в любом государстве существует "нравственная цензура", роль которой играют общество, церковь и другие институты: "Но у нас и этого нет. У нас единственная в мире Конституция, где написано, что всякая цензура запрещена". Та Конституция создавалась в начале 1990-х, когда очумевшие от прав, свобод и возможностей бывшие советские граждане принялись творить бесчинства — в самых разных сферах, от экономической до социально-этической. Любое ограничение трактовалось как возврат к тоталитаризму. Люди осатанели и кинулись в омут беспредела. Свобода ли это?! "Я считаю, что нравственные ограничения — суть свободы в обществе", — сказал мэтр, подтверждая истину, высказанную в своё время Юрием Лотманом: культура начинается с запретов. ("Ведь с чего начинается культура? Исторически — с запретов").

Из школьного курса литературы все знают, что самая изощрённая цензура была при Николае I. Император боялся как революционных, так и фривольно-буржуазных настроений, которыми в ту пору жила вся остальная Европа, — отсюда стремление к барьерам, заслонам и ограждениям. В этой связи интересна личность николаевского цензора Александра Никитенко, бывшего крепостного(!), прошедшего путь от домашнего учителя до публициста, критика и — высокопоставленного цензора. Он умел отличить крамолу от проявлений творческой натуры, давая возможность многим талантливым авторам печататься без особых помех. Примечательно, что в 1842 году Никитенко был подвергнут аресту — на одну ночь при гауптвахте — за пропуск в "Сыне отечества" повести Павла Ефебовского "Гувернантка". Автор презрительно отозвался о фельдъегерях, а цензор обязан такое вымарывать и не допускать. Но более всего — как утверждают пушкинисты — от цензоров страдал наш Александр Сергеевич… выдавая при этом шедевр за шедевром. Стало быть, не в цензуре дело. Известна фраза Николая I: "Я буду твоим личным цензором". Император делал пометки на полях и даже советовал Пушкину переделать стихотворного "Бориса Годунова" в прозу и сварганить исторический роман в духе модного писателя Вальтера Скотта. На протяжении всего царского периода цензура то ослабевала, то — напротив, крепла и зверела.