Газета Завтра 1185 (33 2016) - [37]

Спектакль "Концерт по случаю конца света" поставлен по произведениям разных авторов. Однако это не концертные номера, не отдельные сцены — это монолитное произведение. Но чем наполняется пространство между строк, чтобы не слить авторов в "кучу малу", а сделать их строки цельным произведением? Как можно добиться того, чтобы театральный коллектив, который состоит из абсолютных индивидуумов, стал этаким народом? Чтобы граждане разных возрастов, вероисповеданий, взглядов стали народом, нужно их скрепить. Чем единится коллектив творцов, в котором каждый — индивидуальность?

Где человек берёт силы, чтобы всю жизнь — с прямой спиной, чтобы не дрожал голос? Кто — и надёжный тыл, и авангард? Николай Губенко признаётся: если бы не жена, я не только не состоялся бы, меня бы попросту не было — сгинул бы. Мы говорим "Николай Губенко", подразумеваем "Жанна Болотова". Более 50 лет вместе. Кто видел, кто слышал, кто знает — не надо и рассказывать о таланте этой редкостной актрисы, о красоте, об изысканности, об уме. Сам Николай Николаевич говорит: "Она даёт мне жизнь, у меня никого нет ближе. В моей судьбе Жанна сыграла основополагающую роль. Не было ни одной идеи, ни одной работы в театре, кино, на телевидении, которая прошла бы без её участия. Всё, что мною сделано, сделано вместе с ней. И благодаря ей. Жанна — очень образованный и трезвомыслящий человек, она знает значительно больше меня и много читает. Она — всё в моей жизни".

О самой Жанне необходимо писать, делать с нею передачи. Какой красоты это человек! Внешней и внутренней. Даже просто смотреть на неё — в фильмах, в жизни — эстетическое наслаждение. А слушать? А если посчастливилось и поговорить? Бриллиант речи: чистота, твёрдость, блеск.

Загадка, которую не разгадать мыслителям, учёным: как, создавая свои произведения после тысяч и тысяч художников, музыкантов, писателей, актёров, режиссёров, — теми же нотами, красками, словами создать своё? Оставить свой "отпечаток пальца" в искусстве? Чтобы — один! Чтобы — навсегда! Чтобы — ты! Тайна сия. Но в такой тайне — прелесть, притягательность и та самая волшебная сила искусства, сила русского театра. Когда открывается занавес, и ты — уже зажил другой жизнью. И всё для тебя — ново. Молча смотришь действие, но весь живёшь. И становишься иным: больше знающим, тоньше чувствующим. Ты преображаешься, ты чище и сильнее. Благороднее, умнее тебя сегодня сделал Николай Губенко — великий русский актёр и режиссёр.

Белый кот на воеводстве

Белый кот на воеводстве

Татьяна Воеводина

Политика СССР ГКЧП Общество

25 лет назад в России произошла революция. Вернее, бессильная попытка остановить сползание страны к революции. Этой попыткой и был приснопамятный ГКЧП. После его поражения (правильнее сказать, после исчерпания этой попытки, потому что и борьбы-то не было) дорога к революции была открыта. То, что было ДО — это была всё-таки советская жизнь, а что после — жизнь антисоветская. Вот это и есть революция — коренной поворот всего жизнеустройства: власти, собственности, хозяйства.

Что такое революция? По-советски — заря новой жизни. В советской картине мира, которую транслировала пропаганда, революция была чем-то непререкаемо прекрасным, светлым и святым. "У меня на свете две любимых — это революция и ты", — формулировал идеологически выдержанный советский поэт Евтушенко. "Наша Родина — революция, ей единственной мы верны", — распевали пионерские хоры.

Революция, учил марксизм, это замена менее прогрессивного строя на более прогрессивный. Это насильственный, иногда кровавый, но непременно шаг вперёд. В этом наивное наследие Просвещения: жизнь идёт вперёд, к лучшему, к прогрессивному.

А она идёт вперёд не всегда. Бывают и реакционные революции. Все революции в бывших советских республиках и странах соцлагеря были реакционные. Страны среднеразвитые, со своей промышленностью, наукой и образованным народом, стали в результате революций полуколониями.

При более углублённом взгляде, любая революция — это не заря новой жизни, это закат жизни старой. Это слом ветхой хоромины старой жизни, которую не сумели починить, чтобы избежать обвала.

Обвал старой жизни — это всегда результат чьей-то многолетней недоработки, отклонения от долга. "Пламенный реакционер" граф Жозеф де Местр, переживший и описавший Великую французскую революцию в книге "Рассуждения о Франции", считал революцию наказанием за грехи прошлого. В этом много правды.

Ему вторит Николай Бердяев, переживший опыт иной революции — Октябрьской: "Революция всегда говорит о том, что власть имеющие не исполнили своего назначения. И осуждением до революции господствовавших слоёв общества бывает то, что они довели до революции, допустили её возможность. В обществе была болезнь и гниль, которые и сделали неизбежной революцию".

Очевидно: больше всех виноваты в революции власти предержащие, что не сумели сделать должного манёвра, провести насущные реформы, соответствующие духу народа и свойству момента.

"Болезнь и гниль" накапливалась в СССР много лет, и это ощущалось. Не случайно в 70-х годах к роману Валентина Пикуля "У последней черты" издательские начальники отнеслись с подозрением: они усмотрели параллели брежневского режима и предреволюционного царского.