Газета Завтра 1179 (25 2016) - [29]

На мой взгляд, данный вариант больше "заточен" под фаустовский императив: "Остановись, мгновенье!", как ответ на гамлетовский вопрос "Быть или не быть?" "Вечные вопросы" русской цивилизации, как нас учили, звучат несколько иначе: "Кто виноват?" и "Что делать?", — между прочим, они явно вытекают из древнеримского "Qui prodest?" ("Кому выгодно?"), только в другую, чем у "европ" сторону. Может быть, нас учили неправильно?

Русская дача

Русская дача

Галина Иванкина

Земля дача Культура Общество

культурный феномен в зеркале истории

"Вдали над пылью переулочной,

Над скукой загородных дач…"

Александр Блок

Иноземные словари констатируют, что dacha (англ.), Datscha (нем.), dacia (итал.) — это загородное "шале", играющее в России особую социально-культурную, досуговую и — хозяйственную роль. Дача — такой же самобытный феномен, как русский балет, русская интеллигенция или, скажем, "загадочная русская душа". Сей термин знаком иностранцам из-за популярности чеховских пьес во всех странах мира — пожалуй, ни один крупный театр не обошёл "Вишнёвый сад", где дачный вопрос стоит весьма остро. Негоциант Лопахин поучал беспечную барыню: "Вы будете брать с дачников самое малое по двадцать пять рублей в год за десятину, и если теперь же объявите, то, я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, все разберут". В хрестоматийной чеховской пьесе мы замечаем интереснейшую подробность — превращение имения в дачный посёлок. Или даже так — создание дачи по образу и подобию имения. Разрушить старый образ, дабы создать его же новое прочтение…

Само понятие "дача" сложилось ещё в петровскую эпоху и происходило от глагола "давать". Изначально это были места близ новой столицы, щедро даруемые Петром за верную службу. Смысл дач — привязать дворянство к унылой и мало устроенной "чухонской" земле. Во времена Пушкина дачей всё ещё именовали поместье под Петербургом. "С восхищением глядел он на ясное, бледное небо, на величавую Неву, озарённую светом неизъяснимым, и на окрестные дачи, рисующиеся в прозрачном сумраке", — это строки из недописанной повести "Гости съезжались на дачу". Также дачей называлась петергофская Александрия, выстроенная в 1830-х годах по заказу императора Николая I. Но время шло — постепенно уходила Россия вотчинная, Россия "дворянских гнёзд". Заявила о себе буржуазия, возникла прослойка состоятельных горожан: адвокатов, заводских управляющих, гимназических инспекторов, связистов. Лопахин конкретен, как все деловые: "До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились ещё дачники". Дачник сделался популярным персонажем литературы — многочисленные чеховские герои снимали дачу на лето, знакомились, общались, играли в крокет и — в любовь. Знаменитая насмешница Тэффи иронически отмечала: "Дачник — происхождения доисторического или, уж во всяком случае, — внеисторического. Ни у одного Иловайского о нём не упоминается. Несколько народных легенд касаются слегка этого предмета".

Дача — это побег из жестокого, равнодушного города. Напряжённо и даже трагически это противопоставление звучит в рассказе Леонида Андреева "Петька на даче". Мальчик-подмастерье, проводящий дни в тяготах, волею судьбы попадает на дачу. Это становится для него культурным шоком — он никогда не был в таком райском месте. "В первые два дня Петькина пребывания на даче богатство и сила новых впечатлений, лившихся на него и сверху, и снизу, смяли его маленькую и робкую душонку". Но ничто, увы, не бывает вечным — вскоре мальчик оказывается в своём привычном кругу — в замызганной дешёвой парикмахерской для непрезентабельного люда. Что страшно, "…про город он забыл, а другое место, куда ему всегда хотелось уйти, — уже найдено". Основой рассказа послужило воспоминание однофамильца писателя — модного и востребованного парикмахера Ивана Андреева: он вышел из самых низов общества, но к моменту написания рассказа слыл богатым и уважаемым человеком, франтом и писаным красавцем. Так что не стоит сильно жалеть несчастного Петьку — его ждало блестящее будущее.

У Максима Горького дача — это плен души. Его "Дачники" — своеобразный ответ Чехову, притом что ответ — резкий и злобный. Его персонажи обитают в аду, который их, безусловно, тяготит, но они столь вялы, что их хватает лишь на сбивчивые монологи: "Власик! Знаешь… иногда, вдруг как-то… ни о чём не думая, всем существом почувствуешь себя точно в плену… Всё кажется чужим… всё такое не нужное никому… И все как-то несерьёзно живут… ". Настроение выражено репликой писателя Шалимова, в коем угадывается типичный интеллигент Серебряного века: "Но надо кушать, значит, надо писать. А для кого? Не понимаю…". Для Горького дачник — ущербный и бестолковый филистер. Эту же концепцию поддерживали функционеры 1920-х годов, утверждавшие, что дачный мир — это старорежимное болото, а сознательный пролетарий должен отдыхать в санаториях.

Таким образом, дача становится символом дореволюционной благости. Сельской тишины. Милых забав. Того, что было навеки утеряно. Растерзано. Совершенно прустовское звучание — в поисках утраченного времени. Возьмём таких непохожих авторов, как Владимир Набоков и Валентин Катаев. В набоковской "Машеньке" эмигрант, живущий в "каменном, сером мешке" равнодушного Берлина, вспоминает свою любовь. Страсть, вспыхнувшую когда-то на фоне дачного бытия. "В сосновом перелеске, на шероховатых стволах, вечернее солнце лежало огненно-румяными полосками. Из дачных садиков доносился стук крокетных шаров…". Дача тут выступает как зримый символ России, куда нет возврата. Напыщенный и нищий Берлин остро и драматически противопоставлен старой даче. Главный герой отказывается от встречи с Машенькой — она попросту невозможна в подобных декорациях.