Газета Завтра 1169 (17 2016) - [11]

Мир, в котором вырабатывалось большинство социалистических идей, от сен-симонизма и прудонизма до марксизма, не был миром либеральной свободной конкуренции и равенства возможностей. Это был мир уважаемых семей, старых денег и высочайшей концентрации богатств. Это был мир поляризации, лишённой среднего класса: только 1% людей, у которых есть всё, и 99%, у которых нет практически ничего.

Что это значило на практике? Это значило, что разговоры о каких-то жизненных шансах, даваемых либеральной версией капитализма, были мифом. Большие деньги были магнитом, которые притягивали к себе другие деньги. Большая часть национального дохода, вне зависимости от темпа его роста, распределялась в той самой пропорции, которая была закреплена в структуре национального капитала. То есть те, кто контролировал большую часть богатств, получал и большую часть доходов, практически ничего для этого не предпринимая.

Исключение составляла только Америка, где концентрация богатств была ниже, а значит, выше была доля дохода, распределяемого в свободной конкуренции. Отсюда и распространённый взгляд на Америку как на Землю Обетованную, на страну жизненных шансов, привлекавшую множество мигрантов. Хорошим способом нажить богатство в Европе было уехать в Америку. А затем можно было вернуться назад в Старый Свет с деньгами.

Никакое промышленное развитие, никакие атаки социалистов на правительство и буржуазию не меняли ничего в структуре этого мира вплоть до начала Первой мировой войны. Отсюда в целом революционный характер европейского социализма и предлагаемые им радикальные с элементом утопизма решения: тотальное обобществление производства, экспроприация господствующих классов, установление пролетарской диктатуры, мечта о Мировой Революции.

Эта Мировая Революция действительно произошла, но только началась она не в 1917, а в 1914 году. Как показал Тома Пикетти в своей блистательной работе "Капитал в XXI веке", Мировая Война запустила настоящий дефолт старых европейских богатств. Военные разрушения и крах мировой торговли, Революция, разрушения гражданской войны и экспроприация правящих классов в России, поражение и гиперинфляция в Германии и Австрии, демографическая яма и бюджетный дефицит Великобритании и Франции, начало краха колониальной системы — всё это привело к катастрофическому снижению концентрации капитала в Европе.

Революционная роль России, чья буржуазия была брошена жертвой на алтарь мирового преобразования, состояла не столько в обобществлении собственности и запуске социалистического эксперимента, сколько в обрушении мировой ренты. Огромный русский долг, питавший миллионы рантье по всей Европе, в одночасье обернулся ничем, обрекая цивилизацию рантье на крах.

На протяжении 1920-х—1940-х годов уровень концентрации капитала в мировой капиталистической системе продолжал снижаться: тут и Великая Депрессия, затронувшая, наконец, Америку, и разрушения Второй мировой войны, и волна послевоенных национализаций и налоговых изъятий на восстановление. Соотношение капитала и национального дохода снизилось с 6:1 при старом порядке к 2:1, то есть весь сконцентрированный капитал, в форме домов ли, акций ли, земли или зарубежных активов был равен всего двум годовым национальным доходам.

Какой социально-экономический эффект имел этот великий дефолт? Хватка Капитала существенно ослабла, его магнетический эффект был теперь не столь всеохватывающим, и в рамках мировой капиталистической системы стала решаться проблема экономического равенства без обращения к радикальным рецептам социализма начала ХХ века. Точнее, радикальные рецепты пришлись на долю стран, отстававших в своём индустриальном развитии, как Россия или Китай. И главное, для чего там этот радикализм понадобился, — это для волевого осуществления индустриального скачка. Социализм в "социалистических странах" решал прежде всего проблемы развития производительных сил, а не перераспределения богатства.

Зато не нуждавшиеся в индустриальном скачке западные страны могли себе теперь позволить роскошь "социализма без социализма". Социал-демократия, христианский социализм, шведский социализм, социал-реформизм реализовали единую модель: не уничтожая частной собственности как таковой, не прибегая к диктатуре левых партий, ограничившись частичной национализацией, добиться экономического равенства при помощи создания системы высоких зарплат и развития социальной сферы, формируя государство всеобщего благосостояния. По сути, это была огромная "финансовая пирамида", выстроенная в рамках кейнсианской экономической модели: государство изымало в качестве налогов значительную часть доходов для того, чтобы распределить эти деньги снова в качестве доходов, но на основаниях большего равенства.

Такова была атмосфера "золотого тридцатилетия" 1945-1975, когда все западные правительства с небольшими вариациями проводили одну и ту же экономическую и социальную политику, ориентированную на предельное смягчение социального неравенства, повышение доли национального дохода, распределяемого в качестве заработной платы, — в ущерб рентам, дивидендам и т.д., расширение социальных обязательств государства. Это была эпоха подъёма "среднего класса", тех 40% населения, которые следуют за 10% богатых. Этому среднему классу начали принадлежать 30-40% национальных богатств (вместо 5% до Первой мировой). Оставались 50% бедняков, контролировавших те же 5% богатств, что и прежде, но теперь появился устойчивый шанс выбиться из бедности благодаря образованию, хорошей работе, предприимчивости и сообразительности.