Газета Завтра 1161 (09 2016) - [26]
Рассматривать «суровые» полотна в отрыве от самой эпохи — бессмысленно. То была веха крупномасштабных государственных проектов, таких, как освоение Целины (1954 – 1960 гг.), строительство Братской ГЭС (началось в 1954 г.), возведение жилых новостроек во всех крупных городах. Нефтяники Каспия, которых без устали живописал Таир Салахов, плотогоны Николая Андронова и строители Братска - от Виктора Попкова — это как в той знаковой песне: « С нас почти исторический пишут портрет, / Только это, друзья, суета». Суета и помпа — раздражали; искалась неприкрашенная бытность. Суровый стиль заявил о себе на волне борьбы с украшательством и архитектурно-художественными излишествами . Это стало частью общей моды на мнимую, нарочную простоту. Откуда-то вдруг явились циничные и ранимые аксёновские мальчики — с иронией, жёстким ритмом и ветром в головах, ...с каким-то маниакальным желанием «не говорить красиво». Интеллектуалы сталинской закваски вещали высоким штилем, будто бы ощущая генетическую связь с аристократией XIX столетия; новые же физики-лирики изъяснялись на странном языке, именуя своего любимого автора - «стариком Хэмом»; и чем сложнее котировался предмет разговора, тем с б о льшей простотой о нём полагалось «трепаться». Главным врагом объявили даже не мещанство (хотя, и его — тоже), а великолепие — коринфский ордер, балюстрады, выспренние поэмы, статуи доярок с намёком на Афродиту Книдскую — всё это связывалось не с ветхой, изжитой старорежимностью господ-помещиков, а со сталинским вкусом. Идти в космическое грядущее, волоча за собой бархатные шлейфы Большого Стиля, оказалось попросту невозможно. Обращённая к застывшей Вечности (если следовать терминологии Владимира Паперного) художественность 1930-х — начала 1950-х годов уступала место подвижной, современной эстетике Оттепели. Таяние и ледоход, порывы холодного ветра, разрушение шаблонов. Отчётливое и яростное презрение к любой красивости , точнее — создание очередного канона. Расставание с лепниной — в том числе словесной.
В кинофильме «Взрослые дети» (1961) молоденький архитектор с раздражением выдаёт, что ему чужд стариковский вкус: абажурчики с бахромой, танец падепатинер и особенно - вазы с русалками. Новая красота обязана быть не очевидной, минималистской и где-то даже примитивной. Долой вазу с русалками — на её место водружаем стеклянную банку — в ней цветы смотрятся свежо и нетривиально. Как «Гладиолусы» (1958) Таира Салахова. Задний план — обычная стенка дома, как водится, безо всяких кариатид и метоп с «битвами за урожай» в эллинской манере. Главное качество — это лёгкость на подъём и безразличие к уюту. Краткая прелесть цветка и — такая же недолговечная, будто бы случайная склянка. Эра времянок и узкоколеек. Увидеть красоту заката в районе таёжных ЛЭП-ов или, как у Салахова — близ нефтяных резервуаров (полотно «Резервуарный парк» (1959). Парадность кажется уродливой — все ищут формулу простодушной, лапидарной гармонии. Эстетика должна быть честной, поэтому человек изображался, как есть — если работяга, то в непременно грязных ботинках и запылённом комбинезоне, с цигаркой в загрубелых пальцах. Салаховские «Ремонтники» (1960) - не эталонны и весьма угрюмы. Смотрят на мир без фальшивого оптимизма и всем своим видом говорят: «Здесь - тяжело».
Пейзажные виды тоже не годятся для павильонных панно ВДНХ - на смену эстетизации или, как тогда говорили, лакировке пришло… нарочитое смакование трудностей. Возникла тема «романтики будней», семи ветров, жёсткости. Важная тема в любом искусстве — небо. У «суровых» мы почти не видим доброго солнца и ласкового бриза — только насупленный горизонт, затянутый снеговыми тучами или - сжигающее светило (в зените!), а на их фоне - мужчины в непрезентабельных спецовках и простолюдинки с обветренными лицами, вроде «Женщин Апшерона» (1967). Тут снова мы наблюдаем отрицание сталинской модели, предполагавшей безоблачные небеса-обманки с дирижаблями, сияющие вершины, исключительную лазурь и плодородное тепло. Декоративная солнечность и, как выяснилось, никакой правды. Оттепельные мальчики сказали: о чём вы? Покорение пространств — это грязь, копоть и мошкара, а после работы, если будут силы — танцы под "C"est si bon" Ива Монтана. Посмотрите «Над Каспием» (1961) Салахова — своенравная природа и маленькие, целеустремлённые человечки, всё-таки громоздящие своих индустриальных монстров. На этой волне взахлёб цитировали Владимира Маяковского с его городом-садом, о котором грезят синегубые работяги. Возникла формулировка «любовь к трудностям», считавшейся чем-то, вроде высшей проверки на комильфотность. Бард Юрий Визбор откровенно признавался: «Будем понимать мы эти штормы, / Какжеланныйповоддляборьбы». Ему вторил другой кумир: «Лучше гор могут быть только горы, на которых ещё не бывал» . Постулировалось - как только у хомо-сапиенса заканчиваются враги, горы и штормы, он впадает в хандру и перестаёт нормально функционировать: «
