Газета Завтра 1056 (7 2014) - [26]

Этот материал нравится 1 пользователю

После двух премьер

Людмила Лаврова

13 февраля 2014 0

Культура Общество

Разговор с режиссером Валентином Тепляковым

Никогда так остро не обозначалась для меня разница в мировоззренческих позициях по отношению к русской культуре, да и культуре вообще, как после посещения премьеры спектакля "Братья Карамазовы", поставленного режиссером В. В. Тепляковым в Государственном музыкальном театре национального искусства под руководством В. Назарова, а перед этим - "Карамазовых" в режиссуре К. Богомолова в МХТ.

Но прежде чем говорить об этом, коснусь одного эпизода, который не так давно случился в Крыму и имеет к моим размышлениям непосредственное отношение. Мне рассказывали, с каким благоговением "мировая звезда" и руководитель старейшего лондонского театра "Олд вик" Кевин Спейси вместе с Джоном Малковичем, приехав на открытие театрального фестиваля в Ялте, пришли в дом-музей Чехова. Без камер, без сопровождающих они отправились туда пешком, сразу, как приехали, почти ночью. Разбудили сторожа, он куда-то позвонил. Прибежал директор, им открыли музей, и они долго-долго ходили по его комнатам, будто по храму, почти в молитвенном состоянии "Ваша классика возвышает человека", - сказал Спейси, покидая музей

О возвышающем значении искусства еще в XIX веке написал Г. Успенский в своем знаменитом рассказе "Выпрямила", где забитый жизнью провинциальный учитель попадает в Лувр, видит Венеру Милосскую и внутренне преображается, ощущает, как просыпается в нем человеческое достоинство.

 Но есть и другая позиция, превалирующая сегодня у нас во многих экспериментах с классикой, выдаваемых за новаторское прочтение и встречаемых восторженной клакой критиков. "Экспериментаторам" ничего недорого, их "новаторство" возбуждается лишь болезненной страстью понизить человека, показать, как он беспросветно мерзок. Дегуманизация классики, нашей истории, самой жизни в России - это, можно сказать, "тренд" современного "модного" российского театра, интерес к которому подпитывается умело организованными скандалами.

В постановке Богомолова дело вовсе не в сценических новациях, не во всей этой мишуре: плазменных экранах, параллельном действии в титрах, шоковом музыкальном и сценическом оформлении и пр. Все это лишь прием. Больше того: сам Достоевский там - прием. Его вера, идеи, метания, боль не интересны режиссеру. Богомолов ставит на сцене себя, свое высказывание. Роман Достоевского перекраивается им как кажется в антиутопии Владимира Сорокина, что вызывает естественный вопрос: а зачем нужно было брать Достоевского? Ставил бы уж сразу Сорокина Но замысел-то Богомолова как раз и заключается в том, чтобы подать зрителю умерщвленного и препарированного на свой манер классика. И вот это действительно уже напоминает один из рассказов Сорокина, где родители предлагают гостям к столу поджаренное со специями тело собственной дочери. Сказать - эпатаж, ничего не сказать о Богомолове. В "Карамазовых" он целенаправленно и жестко, используя хороших актеров, старые добрые песни, декоративные образы, экранный текст, стилизованный под сказ, пытается возвести происходящее до притчи, символа русской жизни, неизменной, по его представлению, из века в век в своей омерзительности, сладострастном мучительстве, ханжеском благочестии. Русский дух для него - это запашок тления, разложения, гниения, а человек - одноразовый скот, лишенный даже малой толики божественного начала. Это спектакль вовсе не о "гибели Русского Космоса", такового для Богомолова и не существовало, а о ничтожестве всего того, что здесь дорого и свято. Да и поставлен он для публики, мягко говоря, специфической, тупо хлопающей в финале в такт ернически-торжествующему пению черта "Я люблю тебя, жизнь", не понимая, куда тащит ее режиссер

 Иное видение и подходы открываются в постановке "Братьев Карамазовых" В. Теплякова. Оформленная в черном цвете сцена, скупые декорации - ничто не отвлекает зрителя от игры актеров, от истории братьев, переживающих на протяжении почти пятичасового спектакля библейские по накалу страсти и коллизии. Да и все повествование о семье Карамазовых здесь приобретает библейский масштаб, однако не с помощью изощренных внешних приемов. Даже звучащая в спектакле музыка исходит, кажется, из глубины кипящих на сцене переживаний и чувств. Тепляков не ставит события. Для него все происходит прежде всего в душе и сознании персонажей. В сделанной им "партитуре" текста Достоевского, с которым режиссер обращается достаточно бережно, каждый актер, ведущий свою партию, это целый мир. Сталкиваясь, расходясь, вновь приближаясь друг к другу, эти отдельные миры, что особо относится к главным героям - Федору Павловичу Карамазову (Евгений Ратьков) и братьям, своей энергетикой и создают эмоционально захватывающую зрителя динамику спектакля. Неожиданно мощные трагические черты приобретает в постановке фигура Смердякова (в замечательном исполнении Владислава Павлова). Его разговоры с Иваном (Дмитрий Козельский), особенно перед самоубийством, одна из вершин стремительно развивающегося действа, которое к развязке - потрясающей сцене безумия Ивана, уходу Алеши (акварельная роль В. Моргунова) и, наконец, суду над Дмитрием (поданным В. Кузнецовым в эпических тонах, он играет "погибшую силу") - становится многоголосым, как будто расширяет рамки сцены до небесных высот и обрушивается на зал множеством таких "последних" вопросов, от которых холодеет душа.